Евгений Евтушенко - Письмо Витторио Страде

ВИТТОРИО, поздравляю с тем, что ты остался почти таким же, как был когда-то, почти полвека назад, когда мы впервые встретились. Конечно, короткое слово «почти» может включать в себя огромное расстояние - и временное и психологическое. Мы встретились на Всемирном фестивале молодежи в Москве в 1957 году. Сталин умер всего четыре года назад. При его жизни, начиная с детского возраста, я написал несколько стихов, совершенно искренно посвященных ему -еще бы, ведь он был главнокомандующим Красной армией, которая победила фашизм. Однако в моей первой книге, вышедшей в 1952 году, уже были такие строчки:

Это было написано в период расцвета теории бесконфликтности и по-голливудски бездумных комедий на экранах в то время, когда в колхозных коровниках тощих, как скелеты, коров подвязывали веревками под брюхом и к потолку, чтобы они не падали.

Несмотря на положительные рецензии на мою первую книжку даже в «Правде», я понял, что она плохая, и постепенно стал писать по-иному. В метафорическом стихотворении «Вагон» (1952), которого ты, вероятно, никогда не видел, я описал, может быть, собственную катастрофическую судьбу в будущем, если бы продолжал писать так же, как в первой книжке, - выдуманную жизнь, отворачиваясь от настоящей.

Огромную роль тогда в моей жизни и жизни моих товарищей сыграли такие фильмы, как «Рим - открытый город», «Похитители велосипедов», «Чудо в Милане», «Рим в одиннадцать часов», «Нет мира под оливами», «У стен Малапаги» и многие другие. Все русские шестидесятники выросли отнюдь не на марксизме, а на итальянском неореализме. Нет маленьких страданий, нет маленьких людей - вот чему научил нас заново итальянский неореализм. Неслучайно сейчас в США я отучаю моих юных американских студентов от плохого вкуса, с моей точки зрения, лучшим за всю историю человечества фильмом «Похитители велосипедов». То есть прежде, чем попасть в Италию, я влюбился в эту страну, народ, искусство - навсегда. Италия была первой западной страной, где меня начали переводить, - это сделал великий славист, неповторимо обаятельный человек Анджело Мария Рипеллино, который за переводы Маяковского, Пастернака, Мандельштама и многих других давно заслуживает памятника на улицах Москвы. Я познакомился с ним лишь в 1959 году, и именно он настоял на том, чтобы я поехал вместе с ним в Переделкино к Пастернаку, с которым я стеснялся познакомиться по собственной инициативе, понимая, как он занят.

Ты был первым итальянцем, руку которого я имел счастье пожать и потом подружиться. За все эти почти полвека мы ни разу не поссорились, и когда мы долго не видели друг друга, нас что-то (или кто-то) раздруживало, но стоило нам оказаться лицом к лицу, все это, к счастью, моментально проходило.

Еще в 1956 году я написал стихотворение, сразу переведенное на многие языки, за которое на меня начали нападать наши националисты:

Фестиваль молодежи в Москве 1957 года был подобен революции. До этого мы жили в стране, где не было туристов ни выезжающих, ни въезжающих в СССР - из иностранцев мы в основном видели лишь дипломатов и шпионов, и если наши выезжали «в загранку», то это тоже неизбежно были лишь дипломаты и шпионы, что очень часто было одно и то же. За всеми редкими приезжающими иностранцами заботливо следило КГБ. И вдруг в Москву разом приехало более ста тысяч иностранцев - делегатов фестиваля. Всех инвалидов - безногих обрубков войны на досках с шарикоподшипниками - выслали, нищих, алкоголиков - выслали. Проституток ловили, выбривали начисто головы и тоже куда-то высылали. Красили фасады домов там, где проходил маршрут открытия фестиваля. На всех иностранцев агентов КГБ явно не хватало. Как самый молодой член Союза писателей, я получил делегатское удостоверение фестиваля. Помню, меня ошеломила интернациональная выставка художников, где я впервые увидел абстрактные и сюрреалистические картины, - там я впервые познакомился со скульптором Эрнстом Неизвестным, с художниками Олегом Целковым, Юрием Васильевым, которые стали друзьями на всю жизнь. В рамках фестиваля проходил и литературный симпозиум. Там я познакомился с итальянским аспирантом-славистом Витторио Страдой. Ты сбивчиво, несовершенно, но все-таки говорил по-русски. Ты был похож на грачонка с остреньким клювом и безостановочно сыпал именами русских авангардистов двадцатых годов. Что меня потрясло в тебе - это ненасытное любопытство к старым книгам, особенно двадцатых годов. Ты, если я не ошибаюсь, был тогда коммунистом и возмущался советской бюрократией.

Во мне ты нашел хорошего собеседника на эту тему. Я всегда больше всего не любил бюрократов и снобов, ибо снобизм - это подвид бюрократии.

В следующий приезд, когда ты, Витторио, стал аспирантом МГУ и порывался жениться на молодой, очаровательной, хотя и крутохарактерной сибирячке Кларе, ты эту бюрократию почувствовал на своей шкуре. Зато ваша дочь соединила в себе и родную мне Сибирь, и любимую мной Италию. Надеюсь, что и ваши внуки будут себя чувствовать нечужими в России и что Италия и Россия будут лучше или в крайнем случае не хуже. Мы оба все-таки кое-что сделали для этого, но не нам судить.

Кому мне только не приходилось звонить по ускорению вашей с Кларой женитьбы - и в КГБ, и в ЦК, и в милицию, - и дело со скрипом, медленно, но все-таки начало двигаться. Потом у тебя были новые неприятности — ты накупил чуть ли не целый вагон книг по футуризму, и книги сначала не хотели выпускать, а потом хотели содрать огромный налог за предназначенные к вывозу книги. Опять пришлось мне буквально висеть на телефонном проводе, уговаривая на сей раз таможенников проявить снисхождение. Слава Богу, помогло -наверное, они смертельно устали от меня и от этого возмутителя спокойствия - Страды, который причинял им столько хлопот.

Но сколькие итальянцы хлопотали и за меня, когда у меня случались неприятности или просто сложности, - это и ты, Витторио, и Анджело Мария Риппеллино, Ренато Гуттузо, Альберто Моравиа, Пьер Паоло Пазолини, Федерико Феллини, Витторио Гассман, Антонелло Тромбадори, Людовико Коррао, Корги, Аугусто Панкальди, Ирма Антонетто, Витторио Аванцини, Эвелина Паскуччи, Фьяметта Кукурниа, Джульетто Кьеза - всех не перечислишь… Так что Италия и Сибирь в моей душе сроднились, как в душе твоей дочери.

Вообще я хочу в этом смысле добрым словом помянуть многих итальянцев, в том числе и коммунистов.