Владимир Этуш - И я там был

Я бываю в Грузии, Армении, Азербайджане. Мы выпустили три Осетинских студии, сейчас на выпуске четвертая. Были у нас в училище многие кавказцы, и все они с пониманием отнеслись к этой моей роли. Грузины считают, что я сыграл армянина, армяне — что грузина, азербайджанцы — что еще какого-то, не относящегося к ним кавказца. И у всех я — желанный гость.

Фильм «Кавказская пленница», кроме известности, подарил мне и дружбу «грустного клоуна» Юрия Никулина. Сложилось так, что наши профессиональные отношения после съемок не выродились в вежливое телефонное знакомство, как это не раз происходило со многими другими людьми, а переросли во взаимную симпатию. Возникла потребность так или иначе участвовать в жизни друг друга, помогать, сопереживать… В нашей замотанной жизни звонок Юры и ставший уже привычным вопрос «Володя, мальчик, как дела?» — не были простой данью вежливости, ему действительно хотелось знать, что происходит в моей жизни, в жизни моей семьи, в театре.

Когда мы снимались в «Кавказской пленнице», Юрий Никулин был уже невероятно знаменит, как, впрочем, и вся троица, и я, честно говоря, волновался, зная, что мне надо будет вписаться в компанию прославленных комиков. Во время первой встречи с Юрой я чувствовал себя не очень уверенно, но он с самого начала повел себя абсолютно демократично, дружески, чем сразу расположил к себе.

Благодаря Никулину я позже познакомился с цирковым бытом и понял, что демократизм — это вообще стиль жизни цирка. Я бывал в цирковых общежитиях с общей кухней, с общей кашей и супом, где вокруг вертятся дети, собаки и еще какая-то живность — это огромная коммуналка. Кстати, Юра сам до пятидесяти лет жил в коммунальных квартирах, окруженный огромным количеством родственников.

Надо сказать, что долгое время на экране я воспринимал Юру лишь как замечательного комика, этакого кинематографического коверного. И это несмотря на то, что он уже сыграл сложную и отнюдь не комическую роль в фильме Льва Кулиджанова «Когда деревья были большими». Настолько сильно было обаяние его Балбеса, что эта маска как бы накладывалась на другие его роли в кино. Так часто бывает — удачно сыгранный образ начинает мешать тебе в осуществлении других творческих замыслов. Нечто подобное происходило и со мной после появления на свет «товарища Саахова».

К слову, популярность «Кавказской пленницы» была настолько велика, что возникла идея снять вторую серию. Уже готов был план сценария, по которому авторы Слободской и Костюковский собирались поместить Бывалого, Балбеса и Труса вместе с товарищем Сааховым и его личным шофером в образцово-показательный лагерь. Но в те времена юмор и места заключения не очень хорошо стыковались друг с другом, и руководство приняло эту идею с прохладцей, а потом и вовсе похоронило. Так и не удалось моему герою поруководить художественной самодеятельностью, сыграть парочку женских ролей на тюремной сцене, а вернувшись в родной город, обнаружить, что его пост заняла… Нина — комсомолка, спортсменка и просто красавица.

Возвращаясь к актерской судьбе Никулина, замечу, что лишь много позднее, сыграв в нескольких серьезных фильмах, одним из которых был фильм Алексея Германа «Двадцать дней без войны», Юра доказал, что его актерский диапазон намного богаче и шире. Он вообще был актером, что называется, от Бога, невероятно органичным, никакого наигрыша, никакой подачи, ну, а дальше… ведь, как говорят, первую половину жизни ты работаешь на свой авторитет, а вторую — твой авторитет работает на тебя.

Так что дальше, что бы он ни сказал, что бы ни сделал — все было хорошо.

И еще Никулин обладал одним драгоценным свойством — умением помогать. Понятно, что ему, по сравнению с другими, было легче делать добрые дела, понятно, что он был вхож в самые высокие кабинеты, — срабатывал имидж. Но ведь важно, что ему хотелось сделать кому-то добро. Кто-то может сказать, что в этом был и какой-то элемент самоутверждения: вот другие не могут, а я могу. Дай Бог нам всем так самоутверждаться! Он и мне помог, когда у меня возникли проблемы со здоровьем, он сам предложил позвонить академику Чазову. И позвонил, и организовал консультацию. Жила в нем эта готовность помогать другим.

Думаю, на наши отношения во многом повлияло и то, что оба мы были фронтовиками. Людей, прошедших войну, объединяет некая только им понятная тайна. А позднее нас еще больше сблизило, наравне с творческими поисками, и некоторое сходство судеб и связанные с этим проблемы. Юра, закончив карьеру клоуна, возглавил Старый цирк на Цветном бульваре, который носит теперь его имя, а я, продолжая играть на сцене театра имени Евг. Вахтангова, стал ректором Щукинского училища.

Ну и, конечно, благодаря Юре, я очень хорошо отношусь к цирку. Он вызывает у меня самые разные, в основном, положительные, эмоции. Я люблю клоунов, хороших клоунов — это очень сложное искусство сделать точную смешную сценку без пошлости, без чудовищного наигрыша — мало кому дано. Юра был очень хорошим клоуном. Говорят, что сейчас место клоуна номер один в России вакантно. Хотя, думаю, что Никулин никогда и не претендовал на это место. И здесь уместно вспомнить слова, приписываемые великому скрипачу Иегуди Менухину, который на вопрос, какое место он занимает в иерархии мировых знаменитостей, ответил:

— Пожалуй, второе, — ответил он.

— А кто же первый?

— Ну, первых много…

Мне кажется, что Юрий Владимирович Никулин профессионально стоит в одном ряду со своим учителем Карандашом и другими мировыми знаменитостями.

Мои роли в кино возникали периодически и были неким дополнительным компонентом моей творческой биографии.

В 1968 году я сыграл сказочного короля в фильме ленинградского режиссера Надежды Николаевны Кошеверовой «Старая, старая сказка», где познакомился с прекрасной актрисой Мариной Нееловой, дебютанткой в кино, и, к сожалению, рано ушедшим из жизни актером Олегом Далем. Мой персонаж был королем, но ничего королевского в своих приспособлениях я не использовал. Я играл обнищавшего папашу, который хочет во что бы то ни стало выдать свою дочь замуж и вся воля которого устремляется на отцовское чувство. Иногда, правда, мой персонаж вспоминал, что он король, но тут же сникал, понимая, что он король без королевства. Поэтому пластически роль строилась на чередовании вспыхивающих вдруг королевских замашек с отнюдь не монаршим занятием — выковыриванием последних бриллиантов из короны. А чувства его метались между нежностью к дочери и истерикой по поводу утраты королевского состояния. И все это должно было существовать в жанре сказки, где-то смешно, где-то трогательно. Мой король оставался человеком. И дети, для которых снимался фильм, по замыслу режиссера должны были непременно сочувствовать ему.