Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

ком женственными, слишком классическими. Тогда

я надолго отказалась от джинсов с футболками

и курток. Тебе было приятно, что ты можешь

позволить себе одевать меня так, как мне хотелось.

Почти все деньги уходили на мою одежду. Не помню, чтобы ты когда-либо сказал мне “нет”. Ты говорил:

“Попробуем”. Пытался где-то заработать, получить

очередной гонорар, прочитать очередную лекцию.

А мне всё было мало, хотелось еще и еще. Соблазн был

огромным. Однажды ты сказал мне:

— Если бы ты жила в Москве, ты, наверное, уже была бы главным редактором какого-нибудь

“Домового”.

Меня это позабавило — “Домовой” был тогда

единственным глянцевым журналом в стране. Ты

оказался, как всегда, прав — примерно там я в конце

концов и очутилась.

Желание денег разъедало душу. Я задумывалась

о другой карьере и другой работе.

Мысль о другом мужчине в голову не приходила.

73.

266

29 октября 2013 года

— Иванчик, не связывайся с маманей, — сказал ты, когда Люба Аркус предложила мне поработать редак-

тором в “Сеансе” на полставки. — Потом будет не

уйти. Выбираться из “Сеанса” надо очень аккуратно, как ногу из болота тащить.

Дело не в том, что ты не любил Любу, “рыбу души

твоей”. Ты по-своему любил ее. Но ты предпочитал

держаться подальше от чрезмерных женских эмоций

и от компаний единомышленнников, склонных

к пению хором. Как однажды сказал Лёня Десятников:

“От них несет смрадным дыханием нашего детства”.

— Имей в виду, на полставки не получится, —

сказал ты. — Будешь там дневать и ночевать.

Я не послушалась. Во-первых, я была уверена, что

смогу держать дистанцию. Почти везде и всегда мне

это удавалось. Во-вторых, мне нужны были деньги, а Люба — даже на полставки — платила больше, чем

я получала по ставке старшего преподавателя.

И в-третьих, мне было интересно попробовать себя

в качестве редактора.

Зачем я нужна была Любе? Иллюзий у меня не

было. Заполучив меня, Люба хотела приблизить

к “Сеансу” тебя, который умело держался в стороне.

В целом у нее это получилось. “Сеанс” плотно

вошел в нашу жизнь. Мы обсуждали его, говорили

о Любе, о ее ошибках, перегибах, о ее пристрастности.

Теперь я по ночам вела с Любой долгие телефонные

беседы — в том числе и о тебе. Ей нужна была свежая

кровь. Она приводила меня домой, называла “маманей

маленькой”, кормила домашней стряпней. Она курила

сигарету за сигаретой, пила за стаканом стакан, обожа-

267

ла вкусно поесть, прекрасно готовила, басом рассказы-

вала о самом главном. Меня ошеломляла ее способность

жить на полную катушку, отдаваясь и своей миссии

(журналу), и своим мужчинам, и своим друзьям.

Но это слишком плотное общение меня опустошало.

Любу ничего не удовлетворяло наполовину: ни полбутылки, ни полтарелки жареной картошки, ни полчеловека. Но целиком я не давалась — меня

придерживали ты и Элла Липпа. Элла с ее житейским

умом и опытом сразу поняла, что чрезмерной дружбы

с Любой надо избегать, и осторожно мной в этом

смысле руководила. Ты качал головой:

— Иванчик, будь осторожен, это плохо кончится.

Редакторская работа мне нравилась, тем более что

первый номер, который я делала, был посвящен кино

и моде. Я еще не знала, что моя жизнь так или иначе

будет связана с модой, но что-то такое подозревала.

Как будто кто-то мне шептал: “Тепло, тепло, еще

теплее”. Да и Котегова, с ее длинными платьями

и роскошными пальто, возникла в моей жизни

не случайно.

Делать журнал, продумывать его структуру, его

логику, подбирать фотографии, темы — всё это было

увлекательно. Единственное, что я делала через силу, —

это звонки авторам. Я была по-прежнему болезненно

застенчивой, и набрать номер телефона незнакомого

человека было для меня мучением. Удивительное

дело — я до сих пор такая. С годами я обрела необхо-

димые навыки, но дается мне это нелегко.

Несколько раз я все-таки теряла контроль и напи-

валась в зюзю на сеансовских ночных посиделках. Ты, который всё еще не пил, относился к моим “запоям”

с нежной снисходительностью, с высоты былого алко-

голического опыта — как будто моя пьяная беспомощ-

ность делала меня ближе, человечней, зависимей от

тебя. Однажды я напилась до обморока на банкете

после защиты Брашинского. Пили водку под названи-

ем “Зверь” с рекламным слоганом “Похмелья не будет”.

Вы с Брашинским буквально на себе тащили меня

в квартиру на Правды. Поили чаем. Ты заставлял меня

открывать рот и пихал в него мед:

— Съешь ложечку, Иванчик, тебе поможет, послу-

шай меня!

Несколько раз Люба брала меня с собой в Москву.

Оруженосец из меня получался сомнительный, но

наперсница и спутница — вполне. Люба привезла

меня в качестве редактора “Сеанса” на московский

фестиваль, познакомила со множеством известных

людей.

Люба, с ее утробным женским чутьем, прекрасно

чувствовала, что со мной происходит, чувствовала мое

желание перемен. Не то чтобы она меня в эту сторону

толкала, вовсе нет. Но она была уверена в том, что

сопротивляться бесполезно.

А я действительно готова была влюбиться.

74.

30

269

октября 2013

В кого же я могла влюбиться? В Москве Люба отправила

меня к Ивану Дыховичному — взять у него интервью

для “Сеанса”. Интервью это нам было не так уж нужно, да и информационного повода, как сейчас говорят, не

было. Но ей хотелось свести меня с Ваней, показать

нас другу другу — незадолго до этого он расстался

с Татьяной Друбич. Я была приглашена в его немыслимо

дизайнерскую по тем временам квартиру: белые стены, барная стойка, в ванной — хром и черные мраморные

мыльницы. В ответ на мои высосанные из пальца

вопросы долго и страстно говорил о себе. Но меня

отталкивали мужчины, упоенные собой. В мужчинах

мне нравилась едва заметная уязвимость, внутренняя

хрупкость. Я сторонилась тех, кто слишком хорошо

осознает свою привлекательность, а Дыховичный —

с его актерской природой — был именно таким. Кстати, и в тебе, и в Сереже мне нравилась ваша незащищен-

ность, ранимость. Сколько бы я ни повторяла, что жду

от мужчины силы и уверенности, западаю я все-таки

на других. Мне всегда нравился Джереми Айронс с его

печальными собачьими глазами, с его ролями стра-

дальцев (ты его называл “виктимным типом”, но последние лет десять он специализируется на

голливудских злодеях). А в Сереже меня трогало, что он не догадывается о своей замечательной красоте

или — по крайней мере — ее стесняется.

Я Дыховичного, впрочем, тоже никак не заинтере-