Михаил Орский - Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х

Барс оказался физически мощным мужчиной лет тридцати пяти, невысоким, но буквально квадратным. Его волевое лицо украшали бакенбарды до середины щек. И если шпану интересовал его арестантский путь, то меня смутили набитые костяшки. Мы провели пару тренировок и у меня сразу же возник вопрос: как он, будучи Вором, умудрился поддерживать такую спортивную форму? Судя по физическому состоянию, он из спортзалов не вылезал.

Плюса уже вывезли на особый режим, Саша Иконник освободился. Бибулю и Валеру Шнайдера осудили в крытую. Много отрицаловки сидело в изоляторе и БУРе. У оставшейся шпаны были большие сомнения в статусе Барса, но сказать ему: «Ты не Вор», – могли только сами Воры. Тем временем Барс подтягивал к себе стремящуюся молодежь. Не обошла участь сия и нас с Бублем.

Вслед за Барсом из карантина пошли слухи о каком-то злостном козле-казахе. Установил в бараке всеобщее дежурство, несогласных отправлял в изолятор. Нам передали его самонадеянные реплики: «Это третья зона, которую я сломаю». Рассекал козлина по лагерю, за ним менты гуськом. Он движение наводит, командует: «Здесь надо поставить ворота, напротив нарастить решетку, а вот там пост организуем. Я подберу надежных активистов».

Барс предложил его поломать. Мы с Бублем: «Всегда готовы!» Но как пробраться к отдельно стоящему карантинному бараку? Он отделен от зоны локалками и колючей проволокой. Барс говорит: «Я добазарюсь. Есть своя смена мусоров. Пройдем по запретке». Собирается зондеркоманда. Бубль, я, мотыльной [32]парнишка-москвич по кличке Паганель и сам Барс. В одну июльскую ночь нас выпускают на запретку и мы по всему периметру (а это весьма приличная дистанция) крадемся к заветной цели.

Добрались, а он заперт изнутри! На двери – кормушка, ее на наш требовательный стук открывает шнырь-дагестанец. Мог бы просто не отпереть нам дверь. Но авторитет у нас был такой, что для здоровья полезнее было открыть…

– Тихо! Где твой начальник?

– В кабинете отрядника на третьем этаже…

– Пойдешь с нами – покажешь. И ты никого не видел!

Паганель остался у двери на атасе, а мы, замотав лица шарфами, рванули на третий этаж. На нас с изумлением и тревогой смотрели этапники. Шнырь молча указал на дверь с табличкой «начальник отряда капитан Протасов». Бубль осторожно подергал ручку. Заперто.

– На счет три – майя гири – скомандовал Барс. И мы втроем со всей дури заряжаем в дверь ногами!! Дверь с треском распахивается. Залетаем внутрь, а там такая картина – гитара, бутылка водки, на сковородке жарится картошка с мясом. И сидят два козла, наша цель – казах и заведующий столовой Макар орсовский. Вечер романса у них.

Макар в ужасе орет: «Я все понял! Меня здесь не было!» У него даже мысли не возникло заступиться за собутыльника. Ну что взять с козла?

Казах попытался достать из ящика стола нож, но не успел. Мы выдернули его из-за стола и швырнули на пол. Отметелили, как собаку. Гитару об его голову сломали, сковородку тоже. До кучи в кабинете случайно, нанося удары активисту, разбили цветную мозаику, которой неведомый мне капитан Протасов любовно украсил свой кабинет. Поломали очередного несостоявшегося красного властителя зоны будь здоров! Больше этого казаха не видели и не слышали. Даже не знаю, куда он делся.

На следующий день в изолятор закрыли одного Барса. А нас с Бублем и Паганелем не тронули. Оставили, как «рекламных агентов» подвига самозванца. Ведь кто-то должен был подробно живописать его подвиги. Позднее в журнале «Огонек» я прочитал статью «Исповедь стукача», где подобный Барсу агент раскрывал тайные нюансы оперативной работы. Менты могут для поднятия авторитета отдать своему сексоту на съедение какого-нибудь козла. Стукачу из «Огонька» позволили на проверке зарядить в рыло одному из ментов. После чего он, с репутацией отчаянного бродяги, принялся исполнять мусорские задания и оставался вне подозрений братвы. В частности, подлец живописал на страницах популярного тогда журнала, как «по заказу оперчасти ошпарил кипятком Павла Силаева, стремящегося к воровской жизни». Прикол заключался в том, что Паша Силаев совсем небольшого росточка молодой пацан, недавно поднялся в наш лагерь, и лицо его хранило страшный ожог. Так что в случае с казахом-активистом не было ничего экстраординарного, пожертвовали пешкой-казахом, чтобы провести в ферзи Барса.

Судьба Паши Силаева оказалась трагична. Хороший парень и правильный арестант, он совершенно терял рассудок под влиянием алкоголя. Даже просил мужиков, чтобы его связывали, если он начинает барогозить. Маз его связал один раз, но, в принципе, кому это надо? Не дитя малое, в самом деле! В августе 1990 года поддал Пашка в последний раз и разбушлатился. Докопался с грязными словами до мужичка-крытника. Тот, не долго думая, засадил ему заточку в печень. Донесли бедолагу до санчасти, там он и умер. (Это было четвертое при мне убийство на «восьмерке».) Крытнику дали четыре месяца БУРа. Даже дела возбуждать не стали. Подъезжали с воли Пашкины товарищи, Кот пояснил им, что спросу с мужика быть не может – Паша сам виноват. Такая вот бессмысленная смерть хорошего, в общем-то, парняги.

По ходу, как стукач со страниц «Огонька», примерно такое же задание получил Барс. Ломать отрицаловку. Жаркой летней ночью, я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Это был самозванец.

– Вставай, Мишаня, пойдем непуть бить!

Я спустился вниз один, Бубль сидел в изоляторе. За бараком собралось человек десять. Барс уже обзавелся свитой. У него нашлись какие-то претензии к Володе Устименко, относительно молодому, но седому как лунь, орчанину, сидевшему за убийство мусора. Мы здоровались, но не общались. Как-то не доводилось оказаться в одном кругу. С Володей вышел только один приятель. Володю Устименко вырубили сразу, а его крепкого товарища Барс дважды огрел оглоблей, прежде чем тот упал. Я занимал несвойственную себе позицию стороннего наблюдателя. Мне уже поперла измена на этого «Вора», да и орчанин, перенесший страшные муки за свое преступление, вызывал симпатию.

Буквально через пару дней я угрелся в чулан. Надо же, столько коз перебил и всегда проносило! А тут спалил лично «хозяин» полковник Зиганьшин, когда я загорал на крыше барака в рабочее время. В «блатной» хате сидели мой «сын» Бубль, Вася Лупатый, Муха, Самарский и Валера Крытник. Я рассказал о расправе над Володей Устименко и его приятелем.

– Он лично бил дубиной? – воскликнул Крытник. – Это не Вор!

И, надо же такому случиться, на следующий день в камеру заезжает Барс. Крытник поддал накануне и встречает еще не разоблаченного самозванца без всякого почтения, в открытую хамит «сухарю», а тот, тоже чем-то обожратый, делает вид, что не слышит…