Михаил Орский - Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х

Мне было приятно, что девушкам так понравился Пузырек. И радовала отзывчивость русских людей на Урале, которые, наплевав на инструкции, пускали меня в помещения касс, кормили и поили моего кота. Надо ли говорить, что и в самолет нас с Пузырем пустили безо всяких справок и клеток. Знатоки в лагере утверждали, что кошки плохо переносят полет, что у них уши закладывает. Но Пузыреша безмятежно проспал до Москвы, словно всю свою короткую жизнь только и делал, что летал на самолетах.

Дома Пузырь сразу приглянулся моим старикам и, быстро освоившись, стал, как в лагере, провожать меня от дома до определенного места. Однако в дальнейшем жизнь его на свободе не сложилась. Пузырь сожрал в подвале крысиную отраву и умер.

Я еще трижды заводил себе котов, но ни к одному из них не прикипел душой так, как к своему лагерному питомцу.

Душевно отвиснув несколько дней в Новотроицке, я вернулся в свой родной город. И не узнал его. Почему-то больше всего поразили огромные очереди в винно-водочные отделы и мордовороты, выносящие оттуда сумки с водкой. Спекулянты. Я сразу понял, что это мои «клиенты». Они меня жутко раздражали. Как-то среди них я узнал паренька по фамилии Галкин, который учился в школе на несколько классов младше. За прошедшие одиннадцать лет он превратился в пузатого мужика с осоловелым взглядом.

– Что, торгуете? – спросил я у него.

– Да, это наш бизнес, – высокомерно ответил Галкин.

– На общее кому отправляете?

– На какое общее? – барыга посмотрел на меня, как на инопланетянина.

– Ну в тюрьмы там, в лагеря…

– Зачем нам это нужно? Ты что, Миш?..

– Так это неправильно. Нужно уделять внимание братве… Я наведу здесь порядок.

– Попробуй, – пожал плечами Галкин, равнодушно глядя мимо меня…

В Москве меня не было в общей сложности одиннадцать лет, не считая кратких приездов на три-четыре дня в перерыве между отсидками. В лагере я читал в газетах о появлении рэкета, группировок и мне казалось, что некоторые мои старые знакомцы из уличной шпаны могут двигаться в этом направлении. Но я ошибался. Все судимые и хулиганы из тех, кого я знал, в лучшем случае погрязли в семейной жизни, в худшем – поспивались. Рассчитывать мне было не на кого. Я решил не «пришпоривать коней» и осмотреться.

Бедный отец ожидал моего возвращения с замиранием сердца. Он боялся, что, после долгой отсидки, домой вернется чужой ему человек. Позднее он признавался, что первое время с трудом понимал мою переполненную феней речь… Я не замечал никакой настороженности со стороны родителей. И вскоре отец радостно сказал маме: «Это мой сын!»

Интересна родительская психология! Им, во что бы то ни стало, необходимо гордиться своими детьми. Отец уже был глуховат, поэтому говорил громко и спустя несколько лет после освобождения я случайно услышал, как он гордо рассказывал кому-то из своих друзей по телефону: «Мишка-то у меня, знаешь, авторитет в районе!..»

Будучи неисправимым оптимистом, отец в любой ситуации находил повод для прикола. Существовала давняя семейная байка, что мама никак не хотела уезжать в роддом, пока не дочитает детектив. А когда ее, наконец, повезли в родильное отделение на проспекте Мира, выяснилось, что там карантин. И маму срочно повезли в соседний роддом в Марьину Рощу. На одном семейном торжестве отец лихо прокомментировал мамины причитания по поводу моей «загубленной» судьбы: «Перед родами читала детектив, рожала в бандитском районе, а теперь удивляется, что сын не профессор!»

Году в 1992-м ко мне приехали ребята, которых отец не знал. Меня не было дома, и они остались ждать перед подъездом. Я скоро вернулся, и мы прямо на месте обсудили все вопросы. Случайно подняв голову, я увидел своего старика, который, сидя на балконе, держал пацанов на мушке моего ТТ. Он решил, что приехали враги.

Вслед за ним я с гордостью говорю: «Это мой отец!»

Через пару месяцев после освобождения, помогая журналистке Наташе Бояркиной разгрузить мебель в новой квартире, познакомился с ее квартирантом – боксером. Через него попал в спортивный зал возле метро «Библиотека им. Ленина». Там тренировались кикбоксеры. Этот спорт только зарождался в нашей стране. Школ кикбоксинга не было. Бойцов набирали из бокса и каратэ. Боксеров учили махать ногами. Каратистам «ставили» руки. Там на моих глазах разрушился миф о загадочном и несравненном, смертельном, боевом искусстве каратэ. В девяноста процентах случаев боксеры уровня кандидатов и мастеров спорта били каратистов как врагов народа. Там же я убедился: то, что годилось для лагеря, не прокатит в Москве. Это на фоне уральских травокуров и чахлых терпигорцев я казался Ильей Муромцем. Когда я получал военный билет, тетка-врачиха шумела на хилых призывников: «Позорище! Посмотрите на человека – только с лагеря, а хоть сейчас в десант!» Здесь же я справлялся только с ролью «мешка» для любого приличного рукопашника или разрядника по боксу. Я понял, что моим оружием должны стать мозги, дерзость, хитрость, но никак не кулаки.

К залу имела какое-то отношение Таганская ОПГ. Однажды, когда я колотил грушу, меня поправил круглолицый, плотный парень: «Ногу проноси дальше и опорную проворачивай…»

– Да, понял, благодарю, – без энтузиазма отозвался я.

Но крепыш не отходил, пока не поставил мне хлесткий «лоу-кик». После тренировки я спросил у знакомого: «Кто это мне удар правил?».

– Коля Бес.

Я офигел. Коля Бес был лидером Таганских и одним из самых авторитетных бандитов Москвы. У Беса меня удивило и порадовало полное отсутствие пафоса. Впоследствии я всегда помнил его доброжелательность и через пять-семь лет мы стали не то что друзьями, но всегда находили общий язык, скажем так.

В зал, бывало, заглядывал Игорь Малахов, получивший скандальную известность как убийца Талькова и любовник Азизы. Но я не помню о нем ничего, кроме длинного в пол кашемирового пальто.

Вскоре через спортзал кикбоксеров меня сосватали ночным сторожем в Физкультурно-оздоровительный комплекс возле метро Кунцевская. В течении года я занимался спортом, плавал в бассейне, парился в бане и еще получал за это деньги. У меня частенько отдыхали мои приятели. Я нравился девицам, которые посещали аэробику и моя «бендешка» всегда была для них открыта. Ночами в комплекс приезжали участники чеченской ОПГ. «Чехи» не горные, а московские. Они полюбили мой лагерный «купчик». Иногда вместе играли в футбол. Не могу сказать о них ничего плохого. Но двум медведям в одной берлоге стало тесно, и я покинул «сладкое» место.