Глеб Буланников - Илья Мечников

Мечников был на пять лет моложе Ковалевского и даже для своих 19 выглядел моложаво.

Прошло два года.

Письмо Ковалевского застало Мечникова в самом преддверии лета.

Он только-только вернулся в Гисен, чтобы поговорить с Лейкартом. Они уже крупно рассорились.

Ковалевский писал, что проследил основные стадии развития ланцетника (морское животное, пять – восемь сантиметров в длину, относится к позвоночным), и думает, что процесс похож на рост беспозвоночного.

Могло быть совершено важнейшее открытие.

Они проснулись ни свет ни заря. В темноте накинули какую-то одежонку. Вышли из дома и быстро пошли куда-то.

Ковалевский шел уверенно, потому что ходил по этой дороге уже около года, Мечников семенил за ним в темноте.

Мечников слышал колыхание моря. Этот звук был ему бесконечно приятен. Звук говорил, что здесь будет много работы.

В бухте их ждала лодка. Из темноты появился красивый старик веселой ремесленной наружности. Он был рыбаком, но, с тех пор как Неаполь заселили зоологи, чаще был гидом.

Звали его Джиованни.

Он понимал, о ком идет речь, по корявой карандашной зарисовке. Он был стар, но невероятно ловок. Такой хемингуэевский старичок.

В отлове Джиованни просил не помогать ему. Ему это только мешает.

Ковалевский в лодке не требовался. Он мог спать до девяти и не рушить себе биоритмы.

То ли из опасений за старика, то ли из дотошности Ковалевский сопровождал Джиованни. Холод, сырость, туманы. Джиованни был не особенно разговорчив. Ни солнца, ни лучика света. Заплывы не приносили ему даже загара и дозу витамина D.

Они подождали несколько минут, пока придет третий экскурсант, и вытолкали лодку в воду.

Третьим экскурсантом был Николай Ножин. Он тоже занимался биологией, но известен был нигилистическим образом мыслей. Был очень вспыльчивым и радикальным. В шутейном споре мог дойти до истерики. И вызвать на дуэль.

Очень увлеченный молодой человек с крайне материалистическими интересами и революционной одержимостью.

Ножин был человеком нервным и импульсивным, но легко сходился с людьми, которые ему нравились.

И влияние, оказанное им на Мечникова, невозможно переоценить.

В научном плане Ножин мало чем мог повлиять на Мечникова – он был куда менее подготовленным специалистом.

Но вот беседы о политике, истории и жизни… Они активизировали Мечникова. Отвлекали и развлекали.

Еще Ножин переводил с немецкого.

Один его перевод сильно изменил Мечникова.

Это была брошюра немецкого ученого Фрица Мюллера, называвшаяся «Fur Darvin» («За Дарвина»).

В брошюре предлагалось доказать теорию Дарвина, составив родословную одного из семейств.

Мюллер взял ракообразных.

«Понятно, никому не приходила мысль считать занятием, достойным бога, забавляться выдумыванием этих удивительных уродливых форм: их считали утратившими свою прежнюю организацию по их личной вине, подобно Адаму при грехопадении».

И дальше следует родословная ракообразных.

Мечников читал брошюру ночью, при свете свечи. Спать так и не лег.

Наступило утро. Пришло время выбираться в бухту. Мечников разбудил Ножина и заговорил с ним о брошюре.

Они говорили за завтраком, одеваясь, на улице и в море.

Во время заплыва Мечников попросил Джиованни поймать парочку ракообразных.

Теория Дарвина была новшеством. К любому новшеству относятся с подозрением. Подвергают его сомнению, пытаются доказать необоснованность, претенциозность и искусственность.

Кампания по противодействию теории эволюции развернулась нешуточная.

Антидарвинисты собирали съезды, на которых зачитывали результаты последних исследований. Бросались в эпистолярный бой с дарвинизмом в прессе, кричали на съездах натуралистов.

Ковалевский и Мечников в опытах с ракообразными и другими морскими животными увидели закономерность.

Все многоклеточные проходят стадию одноклеточности, поскольку яйцо многоклеточного состоит из одной клетки.

Зародыш многоклеточного развивается так же, как одноклеточное размножается – путем деления первоклетки. Разница в том, что одноклеточное создает другие одноклеточные, существующие далее отдельно и независимо, а многоклеточное образует из произведенных клеток одно целое.

Первая стадия развития многоклеточного называется морулой. Клетки морулы образуют пузырь, содержащий первичную полость тела.

Вторая стадия называется бластулой. Клетки, составляющие наружную оболочку пузыря, делятся и создают внешний (эктодерма) и внутренний (энтодерма) зародышевые пласты, между которыми позже возникает третий пласт – мезодерма.

Эктодерма развивается в кожу, органы чувств и нервную систему. Эндодерма образует такие органы, как печень и поджелудочная железа. Из мезодермы вырастают кости, хрящи, мускулатура, почки и мочевой пузырь.

Эта общность развития многоклеточных стала новым звеном в доказательной базе теории эволюции.

Ковалевский и Мечников были ближайшими друзьями. Однако работали они раздельно.

Они делились друг с другом открытиями, следовали примерно одному плану и темп держали максимально равноускоренный. В двух смежных комнатах с интервалом в минуту могли наблюдаться одни и те же вещи.

И теорию зародышевых пластов они, разумеется, формулировали независимо друг от друга, но, поскольку выводы их не сходились разве что в синтаксисе и пунктуации, представить результаты они решили совместно.

Ковалевский параллельно с этим (и Мечников это знал) сделал другое эмбриологическое открытие. Он открыл вторую стадию развития зародыша – бластулу.

Бластула бывает трех типов – внутренняя, внешняя, срединная. Бластула имеет один слой. В процессе роста в каждой из трех бластул появляется второй слой. Так из трех слоев получается шесть.

Практически Ковалевский открыл один тип – внутренний. Внешний и срединный, в теории, развиваются так же, но этого он не видел своими глазами.

Двуслойный зародыш с развитой энтодермой стал изучать немецкий зоолог Геккель.

На основе открытия Ковалевского он создал теорию о гаструлах. Звучит она следующим образом.

Давным-давно организмы гаструльной организации жили на земле. Живут и теперь. В неосвоенных участках морей.

Найдя гаструлу, мы докажем, что зародыш второй стадии развития превращается во взрослый организм, минуя следующие стадии.

И будто бы «к слову» Геккель писал, что отдаленно гаструлу напоминают гидры и морские ежи.

Правда, связь их – такая же догадка, как то, что человек произошел от обезьяны. Переходные звенья никак не могут найти. Без этого теория остается гипотезой.

Скептичен был и Мечников. На основе собственных исследований он установил, что и эволюционно, и физиологически гаструла – непервичное развитие бластулы.