Юрий Жуков - Летописцы Победы

Январь 1943 года. Северный Кавказ. Советские армии преследуют отступающего противника.

В наш дом в станице Гулькевичи, где ненадолго остановился штаб фронта, неожиданно входят Константин Симонов и фотокорреспондент Яков Халип. На их одежде, обуви, на лицах и руках жирная кубанская грязь. Наша хозяйка Мария Ивановна Новикова, пожилая казачка, вопросительно смотрит то на меня, то на гостей.

— Свои, мамаша, свои, — говорю хозяйке. Симонов просит согреть хоть ведро воды. Из горницы выглядывает изумленная внучка Марии Ивановны — тринадцатилетняя Рая.

Пока я отводил нового шофера к нашим водителям, Симонов и Халип чем-то покорили хозяйку и ее внучку и уже сидят за столом, пьют чай с курагой, которую Костя привез из Ташкента.

После трапезы я и Мария Ивановна предложили Симонову отдохнуть. Он взглянул на меня так, что мне стало не по себе. Но я понял его: отдыхать будем после войны.

Я повел его информироваться в штаб фронта. И тут же заметил разительную перемену в поведении работников оперативного отдела. С нами, рядовыми фронтовыми корреспондентами, они неразговорчивы, скрытны, сухи. А сейчас каждый, как купец, разложил перед известным писателем весь свой товар: карты, сводки, шифровки.

Не знаю, каким путем дошли сведения о приезде Симонова до Военного совета. С писателем изъявил желание встретиться командующий Северо-Кавказским фронтом генерал-лейтенант И. И. Масленников. Должен сказать, что до этого командующий не принимал ни одного корреспондента. Я сказал об этом Симонову. Он ответил:

— Пойдем, отказываться нельзя.

Вернулись на квартиру. Халип сладко спал. Симонов разбудил его и громко сказал:

— Вставайте, Яков Николаевич. Поехали!

И умчались в одну из дивизий, которая отличилась в последних боях.

Возвратились утром.

По каким-то творческим делам побывал Симонов в Алма-Ате, Ташкенте и Тбилиси. Не очень щедрый на разговоры, Костя все-таки кое-что нам рассказал. В столице Узбекистана он познакомился с женщиной-узбечкой, которая усыновила пятерых сирот — русского, двух украинцев, белоруса и еврея. Ребята потеряли родителей при эвакуации из западных областей страны.

— Небольшого роста, глаза добрые-добрые, — рассказывал Симонов. — И застенчивая, как все хорошие люди. Спросил ее: «Не трудно будет — трое своих да пятеро приемышей?» — «Нет, нет, — мотает головой, — будет хорошо, хорошо будет…»

Призвали писателя выступить перед рабочими завода «Ташкентсельмаш». В цехах — женщины, пенсионеры, подростки. От станков не уходят по 14–16 часов. А питание скудное.

— Тяжко? — спросил Симонов пятнадцатилетнюю девушку, которая собирала автомат.

— А вам на фронте легче? — ответила девушка.

Не знаю, можно ли соскучиться по фронту. А вот по корреспондентской работе он явно соскучился. Почти каждый день ездит то в одну, то в другую часть.

Известность Симонова — военного писателя и поэта — росла. Его стихотворения «Жди меня», «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» знали наизусть миллионы людей на фронте и в тылу. Зачитывались его сталинградскими очерками.

А он не менялся: все такой же компанейский, простой, душевный.

Однажды поздно вечером протягивает мне листочек. Стихи! Зову Халипа. Читаем:

Музыкальный Халип тут же подбирает мелодию одной известной песни и напевает. Я подтягиваю. Поет и Симонов.

Рая зачарованными глазами смотрит на нас. Мария Ивановна отошла от печи и, прислонив руки к груди, слушает незнакомую песню.

Мы поем с чувством, так как симоновские слова отвечают нашему настроению. Это было первое исполнение песни Симонова «Корреспондентская застольная», которую потом так полюбили фронтовые журналисты.

Когда мы кончили петь, Рая подошла к Симонову со школьной тетрадочкой:

— Напишите на память, пожалуйста…

Костя не может отказать и пишет песню в тетрадь.

Между прочим, тут, в Гулькевичах, Симонов преподал всей нашей журналистской братии хороший репортерский урок. Каждый из нас слышал много рассказов станичников о зверствах врага. Но эти рассказы казались нам не слишком новыми, вроде повторения виденного и даже не один раз описанного. А Симонов не поленился копнуть глубже и откопал такие факты, которые потрясли всех советских людей. Я имею в виду его корреспонденцию в «Красной звезде» под заголовком «Гулькевичи — Бердин. Поезда рабов».

12 февраля рано утром был освобожден город Краснодар.

Мы с Симоновым и Халипом вошли в него вместе с войсками. За Кубанью и на вокзале еще шли бои, на улицах не перестали рваться фашистские снаряды, а все население города, именно все, высыпало из домов и подвалов на улицы. Войска шли по живому коридору. Улыбки, слезы, красные флажки и самые нежные слова: «родные», «дорогие», «долгожданные».

Двоякое чувство овладевает тобой, когда ты входишь в освобожденный советский город. Ты бесконечно рад, счастлив, что еще один кусок советской земли возвращен Родине, что тысячи наших, советских людей вызволены из нацистского плена. А пожарища, развалины, тела убитых женщин, детей, стариков отзываются в сердце болью.

Радость и горе вместе.

Симонов то улыбается, то бледнеет. А картины сменяют одна другую. Где-то рядом ухнул взрыв. На углу улиц Шаумяна и Ворошилова — виселица. Повешен юноша лет шестнадцати. Угол Красной и Ленина — снова виселица, тут казнена девушка.

А вот семья — семь детей и, видимо, их мать обступили пушку, целуют солдат. У женщины текут по щекам слезы.

Целая толпа людей окружила место, где расстреляны три девушки. Плач, рыдание.

Пахнет гарью.

Позднее весь мир узнает, что именно здесь, в Краснодаре, фашисты испытали самое адское свое изобретение — газовые автомобили. В них сажали людей под видом перевозки и душили специальным газом. Но об этом узнают потом. А сейчас город «украшен» виселицами. В здании гестапо горы трупов — мужчины, женщины, подростки. На дворе тюрьмы трупы советских военнопленных.

Пишем корреспонденцию «В Краснодаре» вдвоем с Симоновым. На этом настоял Костя.

— Сколько дней рядом и тут все облазили вместе, — говорит Симонов. — Выступим в газете на пару, будет правильно.

После обеда проводил Симонова на Южный фронт, а сам пошел передавать нашу корреспонденцию.

На следующий день меня пригласил к прямому проводу из Москвы главный редактор Д. И. Ортенберг. Вот что он мне передал:

«Вы сделали большую ошибку, поставив вместе с Симоновым свою подпись под корреспонденцией Краснодара тчк Вообще неприлично корреспонденту навязываться в соавторы такому видному писателю, как Симонов тчк Никто не поверит, что вы вместе писали тчк Не повторяйте таких ошибок впредь тчк».