Хайнц Фельфе - Мемуары разведчика

Таким образом, будучи еще совсем молодым человеком и под влиянием моей деятельности в эсэсовском клубе, я видел в национал-социалистском движении силу, которая может повести Германию к новому экономическому и политическому расцвету. Если просачивалась информация о жестоком терроре, о преступлениях нацистов, то мы считали это злобной вражеской пропагандой или распространением сплетен.

О коммунизме и его целях у меня тогда были совершенно неверные представления. Я даже не хотел над этим размышлять, поскольку — как я тогда представлял — коммунизм, стремясь к полной ликвидации частной собственности, вызовет большой хаос, а Германия в этом совершенно не нуждалась. Для меня, не имевшего никаких познаний, но полного предрассудков, коммунизм был тогда просто неприемлем. Кроме того, я верил национал-социалистской демагогии. Например, когда я в конце мая 1938 г. узнал о смерти известного мне публициста Карла фон Осецкого, у меня и мысли не возникало, что он мог умереть в результате унижений и истязаний в фашистском концлагере. И если бы мне об этом сказали, я бы все равно не поверил. Я был ослеплен.

Еще один пример. Я, как и мои друзья, был убежден, что Гитлер своим Мюнхенским соглашением в конце сентября 1938 г. предотвратил войну. В своем юношеском восторге мы думали: этот человек, этот Гитлер, он добьется всего, чего хочет, он настоящий фюрер. Как мы могли тогда осознать, чем являлось Мюнхенское соглашение на самом деле, что это — поджигательский скачок ко второй мировой войне? Но я, кажется, забегаю вперед.

Кто помнит эти времена в Германии на основе личного опыта, тот поймет мои мысли. После Олимпийских игр в Берлине в 1936 г., на которых я тоже присутствовал, среди молодежи распространились эйфорические и одновременно националистические настроения. Заграница полностью признала Германию. Дискриминация после первой мировой войны, репарации, внутренняя разобщенность — все было забыто, все, казалось, движется вперед по мирным рельсам и выглядело так, как будто перед нами лежит долгое мирное будущее. Такие мысли и чувства владели не только нами, молодыми, но и взрослыми. И мы, не имеющие жизненного опыта, не могли заглянуть поглубже. Предостерегающих голосов либо не слышали, либо не обращали на них внимания, поскольку они нам казались абсурдными.

Между тем я стал все чаще ощущать усталость от учебы в школе и начал приставать к отцу, чтобы он разрешил мне ограничиться неполным средним образованием. Мой отец считал меня уже достаточно взрослым и созревшим для того, чтобы отвечать за собственные решения, и согласился. Не последнюю роль при этом сыграли материальные соображения, так как пенсия отца не повышалась вместе с начавшимся ростом дороговизны, а посещение средней школы стоило теперь в месяц в два раза дороже. Учебные пособия и другие школьные принадлежности тоже подорожали. Оглядываясь назад, я должен сказать, что дальнейшее обучение практическим путем мне не повредило. Однако это был кружный путь, и притом каменистый.

После окончания школы весной 1934 г. я начал обучаться точной механике на заводе оптических приборов. Это было как раз то, что соответствовало моим тогдашним запросам. Я хотел быть инженером и стал посещать вечернюю школу инженеров, одновременно изучая на вечерних курсах стенографию. Но вскоре я понял, что моих технических способностей хватало только для применения в домашнем обиходе, как основа для специальности они оказались недостаточными. Тогда у меня уже пробудился интерес к духовным, гуманитарным специальностям. Я долго раздумывал, чем мне заняться: медициной, историей или правоведением? От своих друзей я достаточно наслышался о все возрастающих трудностях при изучении медицины. Особенно много рассказывали о страшном экзамене после пятого семестра, перед которым все дрожали. И я решил, что, изучая юриспруденцию, смогу легче преодолеть стоявшие в то время перед каждым студентом трудности и буду лучше чувствовать себя именно в этой области. Способности к абстрактному мышлению, необходимые для. этих наук, у меня имелись. Кроме того, юридическое образование давало ключ ко многим профессиям, таким, например, как судья, прокурор, бургомистр, дипломат, юрисконсульт, адвокат. Юристы могли также работать в экономике, промышленности, в области финансов. Такой широкий диапазон меня привлекал, поскольку, если избранное занятие окажется неподходящим, можно будет легко сменить поле деятельности. Так я и решил остановиться на изучении вопросов права и государства.

Но прежде всего следовало получить свидетельство о полном среднем образовании. А тут меня призвали на трудовую повинность, что, казалось, уже обрекало мои планы на неудачу. Однако руководство трудового лагеря, куда я был направлен, узнав о моих намерениях, переадресовало меня в числе 33 таких же кандидатов в другой лагерь, где в рамках созданного тогда союза по содействию студентам рейха проводилась ускоренная 18-месячная подготовка к сдаче так называемых «экзаменов для одаренных» за курс полной средней школы. Четверых из 33 кандидатов, в том числе и меня, допустили к этим экзаменам.

В сентябре 1939 г. моим планам чуть не помешала развязанная Гитлером мировая война. После 10-дневного участия в военных действиях я очутился в госпитале с тяжелым воспалением легких и больше в строй не вернулся. В госпитале у меня было достаточно времени, чтобы подумать о смысле войны. Я находил ее оправданной и необходимой, так как по-прежнему верил всему, что изрыгала мощная пропагандистская машина Геббельса. Если обновление Германии в данный момент может быть осуществлено только путем войны, то мы, значит, должны пройти этот тяжелый путь ради такой великой цели. Я надеялся, что он окажется коротким и не будет стоить Германии больших жертв. Первоначальные успехи вермахта укрепляли меня в этой иллюзии. Но то, что это будет для нашего народа путь, ведущий ко все возрастающим жертвам и даже к гибели нации, я начал осознавать все больше и больше только позднее.

Мое выздоровление затягивалось. Меня перевели в Дрезден, в местный госпиталь. Подготовка к сдаче экзаменов за полную среднюю школу уже началась, и по моей просьбе мне дали продолжительный отпуск, а вместе с этим и денежное довольствие. 28 февраля 1940 г. меня по состоянию здоровья демобилизовали из вермахта, и я смог со всей энергией посвятить себя достижению поставленной цели.

Преподаватели на курсах были в большинстве своем высококвалифицированными специалистами. И мы все учились с прилежанием и настойчивостью, соблюдая дисциплину и помогая друг другу. Когда в марте 1941 г. подошли экзамены, преподаватели дрожали не меньше нас: независимый государственный экзаменационный инспектор не знал жалости. Но скоро и он убедился, что мы полностью владели материалом.