Владимир Проскуряков - Парацельс

Когда из Регенсбурга судьба привела его в Амберг, он был в этом городе призван в дом к богатому бюргеру Себастьяну Кастнеру и лечил его. Этот богач не только не заплатил Парацельсу, но похитил его лекарства и велел выгнать врача вон из дома. «Поэтому я советую всем врачам остерегаться больных, которые предлагают пристанище и пищу».

Аналогичное происшествие произошло с ним в Эслингене, куда он снова прибыл, решив вернуться в родную Швейцарию.

Начало 1531 года застает его в Сан-Галлене, и здесь начинается новая глава в его жизни, когда он меняет родное врачебное искусство на религиозное проповедничество.

Парацельс стал банкротом: в Базеле были похоронены его надежды на почетное место в высшей школе и признание его медицинского учения, в Нюренберге он потерпел фиаско с изданием своих медицинских трудов.

Не в характере Парацельса было впасть в отчаяние или признать себя побежденным, но все происшедшее заставляло подумать о причинах поражений.

Сколько стран обошел он, сколько людей видел, сколько испытал и все же, может быть, просмотрел самое главное. Нельзя же было считать случайностью опутывавшую его цепь неудач. Происки врагов? Но враги были у всех завоевателей и новаторов. Они не помешали его тезке, греку Теофрасту, занять первенствующее место в Афинах, не остановили на полпути к власти герцога Эрколе д'Эсте и не сломили гордую золю Христофора Колумба. Или у Теофраста было меньше права на успех, меньше знаний и энергии?

Он удивлялся, что писания Лютера и Цвингли принимались с таким одобрением, эти «суетные вакхические произведения». «Их и папу, — говорил Парацельс, — поистине следовало бы сначала отправить в школу на обучение».

И все же число приверженцев «сумасшедшего монаха из Виттенберга» росло. Цвингли умер, но его учение стало знаменем в руках многочисленных приверженцев и продолжателей начатого им дела.

А он, Парацельс, пришедший в Базель, чтобы совершить революцию в медицине — этой величайшей науке — вынужден был бесславно бежать из Базеля и там его уже, очевидно, забыли.

Его выкинули, как ненужную ветошь. А между тем, не так давно базельские реформаторы добивались приглашения Теофраста в свой город. Там, в Базеле, и позднее в других городах католики и реформаторы наперебой старались склонить его на свою сторону. Но он — ученый, и не хотел служить их партийным интересам, житейским ссорам и мелкой вражде. Он шел своей дорогой. Да полно, была ли у него своя дорога? Не являлся ли он просто игрушкой в чужих руках, которые его и отбросили, когда удостоверились в непригодности Теофраста для поставленных ими политических целей?

Парацельс разделил судьбу всех тех людей науки, которые считают науку вне- и надпартийным делом и не замечают, что каждое общественное дело — лишь эпизод в великой борьбе классов и партий своего времени. Перед ним, как перед всяким человеком, желающим играть роль в общественной жизни, встал грозный вопрос: с кем ты? Парацельс не дал прямого ответа, отошел в сторону и неизбежно был отброшен с пути, в социальное небытие, в забвение.

Вокруг него разыгрывалась захватывающая жизненная драма, мир кипел, как в котле. В Германии только что закончился последний акт трагедии крестьянской войны и ширилось протестантское движение. На юге Европы шла ожесточенная борьба Испании с Францией за владычество над Италией и миром. С востока грозно двигались турецкие полчища. На далеком легендарном Западе — на американском материке — предприимчивые люди наживали сказочные богатства.

В этом хаосе меняющего свое обличие мира Парацельсу надо было определить свое место, свою позицию, найти некий свой положительный социальный идеал.

Смысл происходившего в то время грандиозного социального переворота заключался в распаде феодальной системы под натиском укреплявшей свое влияние буржуазии. При этом «всякая борьба против феодализма должна была тогда принимать религиозное облачение, направляться в первую очередь против церкви».

Так родились религиозно-реформаторские учения Лютера, Цвингли и Кальвина, в которых за теологическими разногласиями с католицизмом скрывалась политическая борьба.

Парацельс был человеком нового времени, общественное бытие его не имело корней в старом феодальном укладе, поэтому римская церковь не могла найти в нем своего сторонника. Наоборот, он ясно видел отрицательные стороны папства и римской курии. Он мог охотно подписаться под обличительными словами Гуттена по адресу наместника св. Петра:

«Все в Риме крайне испорчено и извращено и, как говорится, нет там ничего здорового. Это является тем более погибельным, что выдумали сделать из этого города главу церкви. И там воздвигли бесстыжий идол в лице папы, ему предоставили все, даже право делать постановления, противоречащие учению Христа (до нашего времени папы издали много подобных постановлений) и удаляться, насколько захочет, от евангелия. Он может сделать, кого захочет, вечно блаженным, какую бы дурную жизнь ни вел тот, и осудить души людей, ведущих самую невинную жизнь».

Для Парацельса «папа и его Римское государство — новый Люцифер на земле». С негодованием говорил он, что «церковь обращает собираемые ею даяния на роскошь и пышность, а бедные не получают этих даяний, которыми церковь должна была бы их поить и кормить».

Он обличал духовенство, особенно высшее: кардиналов, епископов, аббатов, «которые являются князьями и господами. Такими стали они во имя дьявола, а не во имя бога; их долг — быть подобно апостолам: не иметь даже палки и мешка».

Монахов и монахинь звал он не иначе, как «пожирателями милостыни».

Его слова: «Если мы ищем господа, то вон из нее, так как в римской церкви мы его не найдем».

Сначала отношение его к Лютеру было безразличным: «Я предоставляю Лютеру самому отвечать за свое дело и рядом буду делать свое». Ему даже казалось, что он и Лютер имеют общих врагов. «Кто враг Лютеру? Эта шайка мне так же ненавистна».

Цвингли в письме 1531 года Парацельс называл «нашим патроном мейстером Ульрихом Цвингли», очевидно, питая к нему и его учению некоторые симпатии.

Но потом он разочаровался и в реформаторах.

Римская курия, лютеране, цвинглианцы и анабаптисты — все они были для него «четырьмя парами штанов одного сукна».

Когда его назвали Лютером среди врачей, он ответил: «Я — Теофраст, и больше чем те, кого вы со мной сравниваете». Им были написаны следующие дерзкие слова: «Я должен быть только Лютером? Я задам работу ему и вам, так как он недостоин развязать ремни на моих башмаках».

Парацельс — человек независимого характера, с молодых лет привыкший к самостоятельным суждениям и органически враждебный всяческим авторитетам, решил выступить с изложением своих собственных мыслей по религиозным и социальным вопросам.