Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1

Время

Поэтическая зарисовка

Тихий вечер. Все вокруг спит. Огромный жилой дом, стоящий на песчаном холме, погружен в ночной сон. Время неясных видений, необычных мечтаний и ощущений. Перед широко распахнутым окном — прекрасная ночная панорама: высокое звездное небо и спящая под ним земля. Видны неясные очертания старых садов и ветхих домишек. Их пока не снесли. Хочется бесконечно смотреть на не застроенное высотными домами открытое пространство, на котором жили наши предки в прошедшие века.

Обычный, казалось, поздний вечер. Тишина. Но почему-то тревожно. Перевожу взгляд на письменный стол. Свет настольной лампы обозначил на полированной поверхности расплывчатый круг. Круг вдруг стал съеживаться, превращаться в серебристое светящееся пятнышко. Что это? Взглянула на небо. Оно продолжало искриться мерцающими звездочками. Лунная дорожка пролегла между мной и распахнутым небесным пространством. И вдруг! О чудо! Я, влекомая непонятной силой, покидаю свою земную светящуюся точку. Неясные тени окружают меня со всех сторон, обволакивая, превращают в комочек, в капельку жизни. Такая круговерть зарождения и формирования. Ощущаю муки появления на свет, себя крошечным младенцем в звездной колыбельке. Я поплыла среди легких, как пух, пушистых бесформенных мягких белоснежных глыб. И тут все вокруг закружилось. Я стремительно двигаюсь не по кругу, а по спирали. С каждым мгновением ощущаю себя более взрослой. Вокруг меня, я поняла, вращается время.

Еще миг. Тишина ночи. Передо мной на письменном столе светящаяся точка, превращающаяся в расплывчатый круг. Не сон и не явь, что-то астральное взяло меня на время в свои объятия.

— Я еду в Комарово, — сообщаю родным и знакомым. В ответ ото всех слышу одно и то же:

— На недельку, до второго, я уеду в Комарово. — На что отвечаю:

— Не на недельку, а на двадцать шесть дней! И не до второго, а...

А вот число забыла. Ведь двадцать пять лет прошло. Забыла — и все, а вот как скорый поезд мчится в сторону Ленинграда, помню, словно это было вчера. Плацкарта, напротив меня мальчуган лет восьми-девяти. С детьми я быстро нахожу тему для разговора. Из беседы узнаю, что живет мальчишка в деревне, у него много друзей, что становится их больше, когда приезжают дачники, и что помогает маме на ферме, что едет с мамой в город на Неве. Пацан взахлеб рассказывает о гусях, утках, курах и прочей птице и как выращивают кроликов. Интересно же? Что, например, мы знаем о новорожденных крольчатах? Какие они? Голые или меховые? Или о кроличьих зубах? Я давно мечтала создать повесть о детях, живущих в селе. Материала накопилось много, но как его ухватить? Чем сцементировать? Прозаики больше пишут о жизни городских ребят, о школе, часто глядя на происходящее как бы со стороны. В моих рассказах главными героями являются тоже не взрослые люди, а дети, подростки, но я, перевоплощаясь, совершаю поступки, говорю языком в соответствии с тем, в кого я играю при написании произведения.

Эта встреча с маленьким пассажиром, с его рассказами о ферме стала драматургическим узелком для начала повествования, где одним из главных действующих лиц является Барбоскин. Почему я наделила мальчишку такой не совсем звучной фамилией? Я хотела показать, что не фамилия красит человека, а его поступки. Если у кого-то фамилия Нехорошев, то это не значит, что человек он нехороший. Итак, в Комарове за две недели была написана повесть «Барбоскин и компания».

Дом творчества «Комарово» представляет собой старые строения недалеко от мелководного Финского залива, от края которого можно долго-долго идти, пока не добредешь до пригодной для купания глубины. В небольшом дворике обычно собираются писатели, спутницы писателей, гости дома. Здесь я познакомилась с Виктором Голявкиным и его супругой Людмилой Бубновой. Виктор — душевный, добрый человек, крупного размера, как и его (в творческом отношении) проза для ребят. Но активному образу жизни мешает паралич, а потому Людмила — это руки и все литературные дела Виктора Голявкина. Я с ними переписывалась. Они присылали рецензии на мои книги и просто житейские письма.

Рассказано по случаю...

Позднее, в 2003 году, когда умер мой брат Феликс, живший тоже в Санкт-Петербурге, и не было уже Виктора Голявкина, я с Людмилой разговаривала по телефону. Мне показалось, что она находится в глубокой депрессии, в какой находилась тогда и я. Смерть брата я переживала сильнее, чем уход из жизни мамы в 1996 году. Ей тогда было 93 года. Утешала мысль, что возраст — это неизбежность. Незадолго до смерти она меня спросила: «Ты кто?» Почему-то эти слова для меня были утешительными. Значит, не было тяжких дум, размышлений, преждевременных переживаний, что скоро покинет этот мир. Но смерть брата — полная неожиданность!

В Комарове я впервые познакомилась с ленинградским писателем Глебом Горышиным. Высокий, подтянутый, редко выходил из второго корпуса, более благоустроенного, направлялся в сторону залива. С обитателями писательского мира не вступал в разговоры. Такое бывает с писательским братом. Не случайно прозаиков часто называют «кустарями-одиночками» или «надомниками». Поэты более общительны. Написал чего-то и гуляй с улыбочкой. А вот серьезные прозаики часто — гора молчания. Однажды я слышала, как известный писатель из Сибири чуть ли не матом выгонял из комнаты жену, которая пыталась его накормить. Пишущий, с головой, плотно набитой возникающими мыслями, фразами, образами, превращается порой в страшно замкнутого эгоиста. «Все мешают! Уйдите все! — хочется крикнуть и мне сейчас. А потом будем удивляться, что нет внимания детей, внуков, близких, а порой и семьи теряем.

Вторая встреча с Глебом Горышиным была в пансионате «Карачарово» Конаковского района Калининской области. Это было 31 мая 1982 года, когда группа писателей из Ленинграда и Москвы, возглавляемая Калерией Жеховой, собралась вместе в связи с памятной датой — девяностолетием со дня рождения писателя И.С. Соколова-Микитова (1892-1975).

На форзаце книги «Звуки земли», изданной в 1978 году, храню я автографы Г. Горышина, писателя Олега Волкова, внука Микитова — подростка Саши Соколова, писателя Вадима Чернышева и других.

Тогда из Калинина приехала я на быстроходном судне «Ракета». И куда сейчас подевались эти быстроскользящие по воде экипажи? Теплоход «Радищев», ясно, давно ушел на металлолом. В те памятные дни проходили встречи с отдыхающими. Горышин запомнился таким же неприступным и важным, как и Олег Волков. Разместили нас, гостей, в доме, ранее принадлежащем хозяину имения Гагарину. Все расположились на втором этаже. Мне предоставили первый, зато со вторым выходом на Волгу через небольшое крылечко, обрамленное чугунной вязью.