Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1

По путевке Литфонда Союза писателей СССР нахожусь в Доме творчества «Переделкино» в незначительном отдалении от железнодорожной станции, связывающей живущих здесь через электричку с Москвой. Здание писательского дома старой застройки, в котором на первом этаже, в продолговатой комнате с кроватью и столом, я и нахожусь. Все удобства в конце коридора. В комнате темновато, но работать можно. Здание и окрестности наполнены писательским возрастом. По аллеям прогуливаются пожилые мужчины с дамами, как правило, намного моложе своих спутников. Догадываюсь — жены, тоже, как правило, вторые или третьи по счету. У некоторых писателей есть такая манера — заводить новых жен. Что толку от старых? Молодые — быстрые, прыткие. А писатель — это такой типаж, который стремится в своей жизни, создав произведение, обязательно превратить его в книгу. Жены выполняют роль секретарш, критиков, помощниц по печати, доставщиков почты, курьеров, но, самое главное — в умельцев трудоустраивать написанные произведения. Все сосредоточено в руках таких жен. Если не жен (часто писатели по физиологическим качествам импотенты), то в руках молодых помощниц с их явным желанием вращаться в кругу знаменитостей. Многие в Доме творчества «Переделкино» живут годами, даже имеют свои номера, закрепленные за ними. К примеру, поэт Эдуард Аркадьевич Асадов, подаривший мне много часов внимания, а также изданный в 1983 году Всесоюзным бюро пропаганды художественной литературы СП СССР свежий буклет-рекламу со стихами и витиеватым автографом. К этому году у Э. Асадова вышло из печати 22 книги. Во время Великой

Отечественной войны, будучи наводчиком, а затем командиром батареи прославленных гвардейских минометов — «Катюш», в боях за Севастополь в 1944 году получив ранение, навсегда потерял зрение. Горячие стихи, страстные, мужественные и глубоко оптимистические, даже в небольшой брошюрке поразили меня. Наш тверской поэт Михаил Суворов, тоже потерявший зрение в годы войны, передавал мне потом приветы от Эдуарда Аркадьевича. Чем-то я ему тоже запомнилась.

В период нахождения в Переделкино я обратила внимание на часто сидящего на обширном крыльце в широком кресле закутанного в плед крупного мужчину. Каждый день, и не один раз, к дому подъезжали легковушки. Люди разных возрастов подолгу беседовали с этим человеком. Однажды мне пришлось даже помассировать ему грудь. А получилось это так. По коридору мимо меня спешила сравнительно нестарая женщина. На тарелке она несла вареную свеклу.

— Ой! — воскликнула она, нечаянно задев меня этим овощем. — Простите!

— Да что там! — ответила я. — Свекла — продукт пищевой, полезный, отстирается.

Одним словом, мы разговорились, но не о литературе, что является темой здешних дискуссий, а о болезнях. Это волновало ее больше, чем местная тематика.

— У Михаила, — посетовала собеседница, — упадок сил. Похоже, что и простудно заболевает!

Тут я ей и посоветовала помассировать иммунные точки.

— А вы не покажете, — попросила дама, — где эти точки?

Так я и коснулась точек на груди, затылке и руках известного режиссера Михаила Ромма. Он, видимо, был очень болен: тело влажное и скользкое. Вот что запомнилось и осталось в памяти от общения со знаменитостью.

В Переделкино я почти не писала, больше знакомилась с окрестностями. С высокими заборами возле одних домов писателей и совершенно отсутствующими как таковых возле других: Валентина Катаева, Корнея Ивановича Чуковского. В них проживали их наследственные и далеко не наследственные родственники. Меня как провинциального жителя удивляло то, что, имея землю, ею не пользовались обитатели этих домов. Ну как можно смотреть на неухоженные лужайки без клумб и грядок? Бегать на рынок за редиской и зеленью? Такое отношение к земле именитых наследников, детей, внуков, правнуков и родственников по боковым наследственным линиям не укладывалось в моем сознании: меня это так удивляло, что я вынесла им судейское заключение — лодыри, белоручки!

Пребывание в Переделкино запомнилось посещением дома Корнея Ивановича Чуковского. Небольшие комнатки первого и второго этажа, очень крутая лестница, которая чуть не причинила мне увечья. Поскользнувшись на ступеньках, отполированных от частого посещения экскурсантов, желающих посмотреть, где пребывал Чуковский, я чуть было не слетела Мухой-Цокотухой с поломанными крыльями. Но в целом это был теплый дом с теплым биополем.

Рассказано по случаю...

Живя в Переделкино, я часто ездила в Москву. Она ведь рядом. Однажды, зайдя в издательство «Литературная газета», была шокирована предложением одного немолодого редактора обменять стихи на его мужскую добродетель, причем тут же, в кабинете. Удивленный отказом, спросил:

— Вам не надо увидеть себя в печати?

— Не надо. Я себя видела в печати, даже в книгах.

— А быть членом Союза?

— Я и так член Союза писателей.

— А спектакли? Завтра, если захотите, их будут ставить в Москве!

— Не хочу. Мне и в Калинине привольно.

— Ну знаете! — удивленно и недоуменно сказал этот Дон Жуан. — Я удивлен. Обычно никто не отказывает из молодых поэтесс. Насильно мил не буду!

Возвращаясь к себе в номер творческого дома в Переделкино, думала: одна из наших девиц с плохими стихами, что приехала из Кирова, сбежала в Москву. Ее, видите ли, здесь недооценили, потом показывала свои публикации в этой же самой газете. Вот, значит, как пролегла у ней дорожка к «престолу»? Но надолго ли? И где вскоре будет этот обольститель? Пусть буду идти просеками и проселочными дорогами, но подойду к асфальтированному шоссе только без такого содействия. А впрочем, главное завоевание есть: я — член Союза писателей СССР с 1980 года, а теперь и Российской Федерации.

Между прочим ...

Сейчас это не имеет никакого значения. Печатают в издательствах не из-за красных корочек Союзов, а руководствуясь качеством написанного. А еще, что тормозит процесс создания большой литературы, — это потребитель рынка, а этот самый рынок формирует не писатель. Книга стала в наше время товаром. Как любой товар, нуждается в рекламе. А заниматься рекламой и творчеством настоящий писатель просто не умеет, да и средствами для этого не располагает.

К примеру, в одно и то же время живут и писатель, и руководитель. Главенствующее место занимает, несомненно, руководитель. Писатель либо живет сам по себе, либо служит руководителю. Я пытаюсь вспомнить имена и хороших, и бесталанных людей. Время прошло, и ушли со сцены вместе со своими именами руководители. Но остались имена писателей и их труд: историко-документальные, архивные, художественные. Вот тут главенствующее место занимает уже не руководитель, а писатель.