Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1

Время бежит неуловимо быстро, минута за минутой. Сколько было таких минут, часов в жизни Нины Николаевны? За плечами — целая жизнь. Трудное детство, война, отнявшая мужа, потом смерть взрослой любимой единственной дочери. И сейчас ежечасно волнуется за судьбу двух внуков, живущих вдали при новой матери. Не сладкая у Нины Николаевны жизнь, полная тревог, бесконечных забот. Будучи на пенсии, снова пошла работать в школу. Так хочется еще пожить любимым делом, да и внукам помочь встать на ноги.

— Вот еще запишите, ребята! — обращается Нина Николаевна к учащимся, но звонок, неумолимый звонок извещает, что запись придется сделать на следующем уроке. Жар охватывает голову, сжимает сердце.

— Опять на уроке не успела закрепить новый материал! Ну, просто беда! Как только Везувия на уроке, делаюсь несобранной, размазней, да и только! — сокрушалась Нина Николаевна в учительской. — Такой тяжелый год выдался, третий месяц проверяют и проверяют. То директор, то завуч. Не подхожу, так бы и сказала сразу!

— Это вы-то не подходите? — засмеялась молодая офицерша. — Я у вас несколько раз была на уроках. Мне нравится, как вы учите. И обращение, и манера, и метода у вас хорошие, не говоря уж о знаниях. Долго мне до вас тянуться!

— Историю у нас ребята знают, — поддержала новенькую Зинаида Кузьминична. — В вопросах философии разбираются. Даже этот Зураб Гогитидзе с удовольствием глаголет о проблемах бытия. А раньше как с ним мучились!

— Когда вы на уроке, совсем другое дело. Я работаю в нормальных условиях. Знаю, что не будут терзать, к ерунде привязываться, из мухи слона делать. — Нина Николаевна кивнула в сторону директорского кабинета.

— Нина Николаевна, а чем вы не угодили директору?

— Мария Ивановна, вам ли не знать? А вы чем не угодили?

— Я — другое дело: когда начинала работать здесь, долг назад попросила, дура деревенская. Ведь есть поговорка: «Деньги — не рыжики, и зимой растут». Заработала бы. А вы-то чем?

— Будто не знаете, что не голосовала за звание «Отличник просвещения» для Везувии, — усмехнулась Нина Николаевна. — А кто еще не голосовал? Варвара. Она тогда на больничном была. Варвара бы не позволила совершить произвол, превратить вас в послушное стадо баранов. Вот ее и бьют и плакать не дают. Совсем учительницу затиранили, до психоприемника решили довести! Одна против ханжества пошла.

— Вот пошла, и пусть терпит, — возникла Елена Егоровна. — И вы, Нина Николаевна, терпите. Варвару еще на педсовете поддержали! К ней да к вам и ходят на уроки, а мы, как видите, без волнений живем. Вы — наша передовая.

— Хороша передовая в мирное время! Вы, Елена Егоровна, страшные вещи говорите. Неужели так и думаете?

— А что мне теперь делать? Я председатель месткома, должна работать в контакте с начальством.

— У вас не контакт, а негласный сговор террористов. Соберете тройку — вы, завуч с директором во главе — и бьете, бьете учителя, да все по голове норовите, по нервным клеткам. И самое страшное, что оформляете в рамках законности, протокольчики строчите. Две подпевалы при одной запевале. И откуда вы такие в наше время? Везувия — вообще не наш человек, не советский. Я, как старый член партии, не боюсь об этом сказать. Последний год работаю в школе. Старая я, на седьмой десяток пошло. Но помните мое слово: сор, который вы развели, скоро будет, возможно, вместе с вами выброшен через порог. — В учительскую вошла Варвара Александровна.

— Нина Николаевна, что с вами? На вас лица нет! Что случилось? На уроке опять были? Я сейчас таблеточку вам дам, зелененькую. Очень хорошая таблетка — элениум. Чудесное средство, но часто нельзя пользоваться, перестает действовать. Хорошо успокаивает. Возьмите все. Мне теперь другие выписали.

— Милая Варя! Добрый мой человек. За что вас и люблю. Да все вас любят! Кроме, пожалуй, Елены Егоровны. Это у ней от зависти. В последнее время жизнь у Елены не получается, все косяк-наперекосяк. Сама виновата, с пути сбилась.

— Знаете, Нина Николаевна, вы уж слишком перехватили! — Елена Егоровна соскочила с дивана. — Вот сейчас пойду и... и...

— И доложу директорше, что меня обижают, — продолжила Нина Николаевна фразу, начатую Еленой. — Соберете тройку свою, вызовете меня на ковер и начнете прорабатывать, что митингую?

— Только посмейте, — чеканя каждое слово, сказала Варвара. — Я давно в райком зайти хочу.

— И я, — негромко добавила Мария Ивановна. — Такие сложные проблемы решать надо в связи с особым составом учащихся, а вся энергия вашей тройки направлена черт знает на что! Какая-то мышиная возня вокруг кормушек. Развели бабство!

— Таких отличных специалистов беречь да беречь надо. Такие кадры для данной системы, — как бы продолжая думать вслух, сказала Алла Алексеевна.

— Да и молодых учителей растить надо, поддерживать в начинаниях, — не удержалась чаще помалкивающая Зинаида Кузьминична. — Из хороших специалистов делаете троечников, равнодушных приспособленцев. А здоровье-то как наше гробите? Не от уроков часто устаешь, хотя работа с таким контингентом — не сахар, сама знаешь, — обратилась Зинаида ко все еще стоявшей месткомихе. — Просто диву даешься, — все распалялась географ,— была Везувия одна, потом завуч запела с ней дуэтом, а потом и ты в трио включилась? Звук металла на груди не терпится услышать? А ведь «Отличницей» стала Везувия, не ты. Неужели не понимаешь, что тобой прикрываются, тебя используют, что так нельзя? Пора тебе, Елена, одуматься!

— Правильно вы говорите, Зинаида Кузьминична! — отозвалась молчавшая всегда Валентина Егоровна. — Вот я пришла сюда из детской школы, стаж маленький, желание работать большое. Так мне хотелось стать хорошей учительницей. А стали придираться, по мелочам изводить, махнула рукой. Сначала ругали за дело, но было необидно. Потом отстали, стали не замечать моей плохой работы. Думала уйти, дети маленькие, муж заочно учится, зарабатывает мало, квартиру получили. Здесь побольше платят. А если молчишь да поддакиваешь, и совсем хорошо нагружают часами. И не смотрят, как ты там в классе работаешь. Учишь или так, язык чешешь. Чтобы хорошо дать урок, надо к нему хорошо и подготовиться! — Валентина залилась краской. — Вы не считайте, что я только о деньгах думаю. Обидно за хороших учителей. Трудно вам, Варвара Александровна, кое-как вы не умеете и никогда не сумеете, да и Везувии Сергеевны потактичнее. Она вам и не прощает. И Нине Николаевне тоже. Услышит это директорша, что делать будем? — вдруг спохватилась Валентина Егоровна.

— Если там, услышит. У ней дырка в стене и воронка в шкафу! — хохотнул Валерий Иванович.

— Узнает, — спокойно сказала Мария Ивановна. — Елена Егоровна пулей вылетела из учительской. — А вот и почтовый голубь полетел.