Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1

Варвара вышла из кабинета. От хорошего настроения не осталось следа. Почему-то сразу бросились в глаза простые чулки на ногах, черные суконные сапоги на молниях, подол неизменного темно-серого сарафана и припомнился недавний разговор: «Варвара Александровна, а вы редко меняете платье! Не зарабатываете? Да и чулочки у вас, сапожки — не засмотришься!» Все правильно. Я хочу, чтобы раз взглянул, больше не хотел. Надо на доску, на таблицы смотреть, а не «сеансы» ловить! — вдруг выскочило тогда у Варвары слово из лагерного лексикона. — С кем поведешься, от того и наберешься, — подумала Варвара, входя в учительскую. Темные крошечные окна с решетками навели на унылое сравнение: как похожа учительская на камеру, в которой не раз приходилось бывать, когда учащиеся за провинность попадали в штрафной изолятор — «шизо» — или в ПКТ — помещение камерного типа. Обучение продолжалось и там. Прозвенел звонок. Школьный день только начинался, а на душе уже было мутно и противно, горечь наполнила сердце.

Криз

В конце марта Варвара Александровна заболела. Гипертонический криз затянулся. Варвару положили в больницу. Приходили учителя, приносили фрукты, соки, цветы. Варвара волновалась. Дома дети одни, в школе заканчивается самая большая третья четверть. Как-то там ее воспитанники? Все ли сдали зачеты? Она понимала, что надо лечиться, но никак не могла взять себя в руки. Давление держалось. Назначили курс лечения самыми сильными препаратами.

Однажды из зоны коллеги привнесли Варваре записку. Записку написал самый отчаянный лодырь, противник любой общественной работы. И вдруг этот самый ученик прислал записку следующего содержания: «Варвара Александровна, ваше письмо класс получил, и сразу пишем ответ: вы за нас не беспокойтесь, все зачеты будут сданы». К записке был приложен список должников с пометками: «Детуров — физика, Морковкин — дал слово. Королев — скоро сдаст свои два «хвоста». Два фанатика, что сидят в углу, пока не сдают, но мы их наверняка заставим взяться за ум». И подпись: староста класса Печуркин.

— Ну, слава богу, сдвинулось!

— Что, давление упало? — спросила соседка по палате, жена начальника пожарной охраны.

— Нет, ученик. Знаете, у меня в классе есть такой. Сидит за убийство, срок — двенадцать лет. Парень огромного роста, хорошо физически сложен. Но лодырь — нет слов. В школу пошел учиться без желания. Свое поведение объясняет так: «Пока сижу, вашу школу успею окончить два раза, жаль, что нет здесь институтов!» Сам не работает и другим мешает. Мы его вызывали и на совет коллектива отряда, и на совет коллектива воспитателей, и всевозможные взыскания накладывали. Не работает, и только. Вырос в хорошо обеспеченной семье, отказа ни в чем не получал, школу бросил. Лень, презрение к труду, праздность, пьянство привели к преступлению. Паразитический образ жизни его вполне устраивает. Он так и заявляет: «Меняться не собираюсь, готов нести наказание». И даже бравирует: «Лучше быть стройным тунеядцем, чем горбатым стахановцем».

— Вот фрукт! — возмутилась соседка.

— Да уж! К тому же — флегматик, значит «натура, обладающая твердой волей, упорством, настойчивостью, способностью к длительному сопротивлению», — процитировала Варвара майора Петрова. — Вот я и взялась с ним, возиться. Целый год все капаю. Похоже, сдвинулось. Вот счастье!

— Счастье? — удивилась соседка. — Вы так говорите о них, о своих зеках, будто их любите. Будто они этого стоят. Напреступничали и пусть сидят, гниют там. Чего с ними возиться!

— Странно вы рассуждаете, а вроде бы и правильно, — продолжала Варвара. — Да... Советское общество ведет с преступностью решительную борьбу. Одна из форм ее — уголовное наказание. И в то же время надо заботиться о судьбе наказанного, чтобы стал он полезным человеком, чтобы бывший преступник вернулся в общество, способным работать и жить в коллективе, создавать семью, детей растить. Известно ведь: какова семья — таковы и дети! «Ребенок учится всему, что видит у себя в дому». Значит, от того, как мы будем работать с ними, зависит и будущее их детей.

— И верно, — вздохнула соседка, — а я как-то и не думала над этим.

— Перевоспитывать труднее, чем воспитывать, порой даже невозможно. Ведь приходится ломать, переделывать привычки и в целом все поведение человека. А насчет любви, — вздохнула Варвара, — я вам скажу вот что. Откроешь в спецчасти дело, волосы дыбом встают, а работать с таким надо. Потом и человек меняется. Он уже не тот, который совершал преступление. К тому же в каждом, даже страшном человеке, есть светлое пятнышко. Надо только разглядеть это пятнышко. А как увидишь, начнешь его растирать, меняется человек. У меня в прошлом выпуске одних передовиков производства в одиннадцатом классе было десять человек. Пять — со званием «Лучший по профессии». Петров получил первую степень исправления. Это значит почти вылеченный. А вначале были — оторви и брось, стадо лодырей и разгильдяев.

— Скажите, Варя, — спросила другая соседка по палате, — а есть такие, которые не поддаются исправлению?

— К сожалению, есть, — вздохнула Варвара Александровна. Перед ней возникли крупные, похожие на переспелую вишню, глаза Громова. — Лишить жизни иного подонка не жаль!

— Какая трудная у вас работа! Потому и давление не спадает.

— Давление? — не хотела Варвара рассказывать этим больным женщинам, что с давлением ей помогла администрация школы. Это никому не понять, да и не нужно понимать. То ли записка подействовала, то ли лекарства делали свое дело, но давление вдруг нормализовалось.

Варвара Александровна неторопливо вышла из школы и направилась в сторону вахты. Ее догнал Хлебов.

— Вы домой? — спросил ученик.

— Домой.

— А когда в отпуск? — голубые девичьи глаза Хлебова налились грустью. Варвара и раньше замечала, что на уроках Хлебов стал вести себя иначе. Он не стремился высказываться, чтобы продемонстрировать свои познания по предмету. И даже порой молчал, хотя знал материал. Стеснительность — вот, пожалуй, то новое, что появилось в поведении Александра.

Некоторое время Варвара и ее ученик шли молча.

— Хлебов, а вы скоро освобождаетесь? — спросила Варвара, не зная, о чем вести разговор. Сама подумала: «Личное дело знаю, все в тетради рабочей записано».

— Еще пятьсот семьдесят три дня и один час. Это скоро и не скоро. Варвара Александровна, а когда вы в школе будете в последний раз?

— Вот еще три экзамена, с двадцать пятого в отпуск.

— Значит, двадцать четвертого придете?

— Приду, надо аттестаты заполнить, а на вручении не буду.

— А как же? — растерянно проговорил Хлебов.

— Как-нибудь переживете. У меня путевка в дом отдыха с двадцать третьего, решила съездить.