Екатерина Глаголева - Людовик XIII

Мария Медичи находилась в очень дальнем родстве со знаменитой Екатериной Медичи, матерью троих французских (увы, бесславных) королей — Франциска II, Карла IX и Генриха III. По материнской линии она принадлежала к дому Габсбургов, а итальянкой была лишь на четверть. Однако она прожила всю жизнь во Флоренции и получила типичное итальянское воспитание: неплохо рисовала, любила танцы, театр, придворные развлечения, прекрасно разбиралась в драгоценных камнях и украшениях, даже занималась ботаникой, химией и арифметикой, но читать не любила — и не только потому, что была близорука: у нее полностью отсутствовало воображение, а душа была лишена сентиментальности. Зато она была благочестива и не пропускала ни одной молитвы, мессы или религиозной процессии, но ее вера не шла от сердца — это была скорее любовь к порядку.

В пять лет она лишилась матери, и ее отец Франческо Мария немедленно женился на своей любовнице Бьянке Каппелло, вдове банковского служащего. Мария ненавидела ее всей душой — и как женщину, занявшую место ее матери, и в особенности как простолюдинку. У нее были две старшие сестры и младший брат. Но брат умер во младенчестве; сестра Анна скончалась от носовых кровотечений, а сестра Элеонора вышла замуж за герцога Мантуанского, и в 11 лет девочка осталась одна в огромном палаццо Питта, окруженная армией слуг. Ей нашли товарища для игр — двоюродного брата Вирджинио Орсини, а для развлечения и мелких услуг — разбитную девчонку, дочку столяра Якова Бестейна по имени Дорина, пятью годами старше «принцессы». Дорина (впрочем, она сменила имя на Леонору) быстро стала незаменимой: только она умела нарядить и причесать хозяйку всем на загляденье, предупреждать ее желания, подумать обо всём заранее, а главное — она первая стала говорить Марии, что ее ждет высокая судьба: якобы одна монахиня из Сиены, обладающая даром предвидения, предсказала, что ей уготована корона. Французская или испанская?

В октябре 1587 года, когда Марии было 14 лет, ее отец и мачеха скончались с разницей в сутки. Не исключено, что не обошлось без «напитка», состряпанного братом великого герцога Тосканского Фердинандом; но флорентийцы, ненавидевшие своего правителя (он слыл чернокнижником), были только благодарны за такое вмешательство. Мария тоже сияла от радости: ее дядя сразу заменил портреты Бьянки портретами покойной герцогини; его молодая супруга Кристина Лотарингская была всего двумя годами старше племянницы, и пока обе без удержу веселились на балах, дядя занялся поисками достойной брачной партии для юной родственницы. Эти поиски и переговоры длились 13 лет…

И вот, наконец, в начале октября Роже де Бельгард прибыл во Флоренцию, чтобы, как тогда было заведено, заключить брак от имени французского короля. После пышной церковной церемонии целых пять дней продолжались празднества: пиры с элементами театрализованного представления, шествия, фейерверки, турниры, состязания, концерты и спектакли. Из Флоренции невеста со свитой отправилась в Ливорно, где взошла на королевскую галеру, украшенную золотом и 230 драгоценными камнями. Через две недели каботажного плавания флотилия из восемнадцати судов (из них только одно было французским) прибыла в Марсель. Но чтобы увидеться с супругом, Марии пришлось ехать дальше, в Лион — Генрих в то время сражался в Савойе и слал ей нежные письма. Их встреча состоялась 10 декабря: король явился к ужину. Не откладывая дела в долгий ящик, он сообщил, что нынче ночью придет к ней: флорентийской «свадьбы» достаточно, чтобы считать их мужем и женой, благословение папского легата — условность. Памятуя о полученном перед отъездом дядюшкином напутствии («Главное — забеременеть»), Мария подчинилась… 17 декабря их наскоро обвенчали в Лионском соборе, а через месяц молодожены порознь выехали в Париж. Королева уже была беременна.

Если их первое свидание обернулось приятным сюрпризом (Генрих, в свои 47 лет совершенно седой, на деле оказался вовсе не стариком, а Мария, перезрелая старая дева, — вполне привлекательной толстушкой), брак по расчету не стал союзом любящих сердец. Супруги были совершенно разные люди.

Невысокий сухопарый Генрих никогда не считался красавцем, а ко времени второй женитьбы не только поседел, но и лишился половины зубов, а оставшиеся были сильно испорчены. По обычаю своей родины он употреблял в пищу много чеснока и лука. Король-воин мало заботился о своих нарядах, мог спать в одежде, часами ездить верхом, мылся крайне редко, а потому источал резкий запах пота, конюшни, псины и кожи. Это амбре служило предметом шуток его окружения, над которыми он смеялся первым; но вот его супруга была вынуждена поливаться крепкими духами, чтобы перебить зловоние, исходившее от мужа.

При всём этом король обладал неотразимым обаянием. Он не был рожден для трона, а потому лишен высокомерия и чванства, свойственных его новой жене. Он умел понимать людей и ставить себя наравне с ними, пока общение носило неофициальный характер: шутил и смеялся чужим шуткам, но мог осадить остроумным выпадом зарвавшегося нахала, прислушивался к чужим советам и ценил искренность. Прагматик до мозга костей, он принимал порой неожиданные решения, которые, однако, оказывались единственно верными, поскольку он схватывал суть дела. Мария же и не пыталась проникнуть в суть вещей, но ее верхоглядство сочеталось с непреодолимым упрямством; сомнения были для нее мучительны, а потому она цеплялась за внешний порядок, обычаи, стереотипы. Генрих чувствовал себя свободно в любой компании, умел дружить, не чурался простонародья, обожал ярмарочные балаганы. По характеру он был типичным гасконцем: простой в общении, подвижный, говорливый, не мог усидеть на месте и сам признавался, что крайне нетерпелив. Неповоротливая умом и телом Мария не могла бы за ним угнаться, даже если бы захотела. Кроме того, супругам приходилось общаться через переводчика: хотя переговоры о заключении брака велись почти восемь лет, никто и не подумал обучить невесту языку будущих подданных. Только прибыв во Францию, она понемногу начала осваивать французский, но даже научившись объясняться с грехом пополам, не понимала скороговорки мужа и его шуток — для этого надо было не только улавливать игру слов, но и обладать чувством юмора, которого она была лишена.

Однако весельчак и бонвиван был гораздо более сложной личностью: пережитые страдания приучили его скрывать истинные мысли. С ним случались приступы тоски и грусти. Мужественный и храбрый до бесстрашия, Генрих мог быть властным и даже жестоким, вспыльчивым, но отходчивым. Годы военных походов и любовных сражений не прошли даром: короля часто била лихорадка, мучила подагра, а из-за постоянного риска покушений [9] В 1594 году на Генриха набросился с кинжалом Жан Шатель и ранил его. Этот случай послужил поводом для изгнания из Франции иезуитов, поскольку Шатель был их учеником. и нередких неудач на любовном ложе он страдал хронической бессонницей.