Екатерина Глаголева - Людовик XIII

«Прогоните кардинала!» Сколько раз он уже это слышал! А кто его заменит? Кто сумеет заключить мир на условиях, выгодных для Франции? Кому он сможет доверить свои дела, не опасаясь измены и предательства? Кто вообще способен взвалить на себя огромный воз работы, который тащит сейчас Ришельё, успевать везде и всюду, как он?

Ришельё тоже много думал над этим вопросом. Ему скоро пятьдесят семь, он немощен и подвержен множеству недугов, люди много моложе и здоровее его давно в могиле. Кто станет его преемником, если Господь призовет его к себе? Кому можно будет доверить место у руля, не опасаясь, что корабль ляжет на иной курс? Его выбор пал на Джулио Мазарини, который стал кардиналом (не будучи священником) 16 декабря 1641 года. 26 февраля, находясь в Валансе, Людовик XIII сам возложил ему на голову кардинальскую шапку.

В это время виконт де Фонтрай пробирался в Испанию, везя с собой текст проекта договора и письмо Гастона к Оливаресу. В Лиможе он встретился с герцогом Бульонским и в очередной раз получил от него обещание решительных действий. Перевалив через Пиренеи, он проследовал через Сарагосу в Мадрид и сумел получить аудиенцию у графа-герцога, с которым проговорил три часа. Переговоры продолжались четыре дня. Наконец 13 марта 1642 года договор, составленный Месье, был подписан Оливаресом и Фонтраем под псевдонимом де Клермон. В тайном приложении к договору указывалось, что опорный пункт заговорщиков — Седан и что помимо Месье в заговоре участвуют герцог Бульонский и господин де Сен-Мар. Срок исполнения договора — 1 июля 1642 года. На обратном пути Фонтрай узнал от одного земляка, что за ним следили, и решил возвращаться другой дорогой. Через Тулузу он прибыл в Нарбонн, где тогда находились и король с Сен-Маром, и Ришельё.

Если перед отъездом из Парижа «господин Главный» был почтителен с кардиналом, пытаясь усыпить его бдительность, теперь он вел себя с ним подчеркнуто дерзко, даже нагло. Ему было совершенно ясно, что Ришельё надо убить, другого выхода нет. Это мнение, кстати, разделяли офицеры королевских мушкетеров и лейб-гвардии: Тревиль, Тийаде, Ласаль и Дезэссар. 17 февраля, когда двор был в Лионе, Сен-Мар уже был готов перейти от слов к делу, однако кардинал, которому полагалось, являясь к королю, оставлять охрану за дверью, неожиданно предстал перед маркизом в компании капитана своих гвардейцев. Людовик знал об этих планах, но они приводили его в ужас: «Он священник и кардинал, меня отлучат от Церкви». На это Тревиль возразил: пусть его величество только прикажет, а он потом, если надо, пойдет в Рим пешком получать отпущение грехов. Король, понятное дело, не отдал такого приказа. Однако он практически перестал видеться с кардиналом, поддерживая с ним связь только через статс-секретарей Нуайе и Шавиньи.

В середине апреля из Парижа в Нарбонн приехал де Ту, сделав крюк через Вандом. Герцоги де Бофор и де Меркёр, сыновья Сезара де Вандома, отказались примкнуть к заговору. В Каркассоне де Ту увиделся с Фонтраем и, узнав от него о заключенном договоре, помчался к Сен-Мару, чтобы отговорить его от планов иностранного вторжения. Кроме того, заговор уже перестал быть тайной; дядя де Ту, статс-секретарь де Бриенн, умолял племянника как можно скорее отмежеваться от мятежников, дело которых, по выражению Марии Гонзага, было всем известно так же хорошо, как то, что в Париже течет Сена. К тому же Ришельё и так сильно болен, не лучше ли подождать его смерти, чем брать на душу такой грех?

Кардинал в самом деле заболел — вероятно, малярией; кроме того, у него образовался такой нарыв на руке, что он даже не смог подписать свое завещание. Оставив его в Нарбонне, Людовик выехал на осаду Перпиньяна, которая началась 9 мая. Там он сам стал испытывать жестокие боли в кишечнике, а врачи лишь усугубляли их, назначая очищающие клизмы. Король даже не имел сил ходить; чтобы он мог ознакомиться с позициями французских войск, его переносили на матрасе. Он плохо спал, мысли путались; порой он не мог вспомнить, что собирался сказать, или произносил какую-то невнятицу. Мысль о смерти преследовала его неотступно, а он был к ней не готов, и вокруг — ни души, с кем можно было бы поделиться тревогой, найти утешение… Был бы сейчас рядом кардинал!

Понимая, что от него сейчас мало толку, король решил вернуться в Париж, предоставив ведение осады маршалу Шомбергу. Известие о его отъезде перепугало кардинала, который чувствовал, что против него вновь что-то затевается, а он не может сейчас быть рядом с королем, чтобы помешать клеветникам. В армии уже поползли слухи, что Людовик XIII хочет покончить с Ришельё; когда он вернется в столицу, из Бастилии выпустят узников, заключенных туда кардиналом, и заменят ими его ставленников в правительстве. Тюренн и Шомберг, которых Сен-Мар неосторожно посвятил в свои планы, предупредили его высокопреосвященство, что его собираются убить. Ришельё спешно выехал из Нарбонна в Париж, но прежде продиктовал письмо его величеству: «Моя невиновность подвергается нападкам, молчать значит дать злодеям способ достигнуть цели». Имени Сен-Мара он не называл, однако упомянул де Ту и Шаванака. Завершалось письмо словами: «Если бы Господь призвал кардинала, Ваше величество понял бы, что он потерял, но было бы гораздо хуже, если бы Вы погубили его сами, поскольку, погубив его, Ваше величество утратит доверие к себе». Перед смертью можно высказаться откровенно.

На самом деле король не думал ни о каких перестановках в правительстве. Он страдал от жутких болей и даже в карете лежал на матрасе. В письме статс-секретаря Нуайе от 10 июня, адресованном Ришельё, есть любопытная фраза: «Я вижу, что король опасается неодобрения Вашего высокопреосвященства из-за того, что он покинул осаду. Он мне этого не сказал, так что это мои собственные слова».

Таким образом, опасность для кардинала была не столь велика, да и для Франции тоже. Три руководителя заговора находились в разных местах, далеко друг от друга: Гастон — в долине Луары, Бульон — в Италии, Сен-Мар — в Руссильоне, и держать между ними связь было крайне затруднительно. К тому же фавор Сен-Мара пошел на убыль: слуги видели, что «господин Главный» часами просиживал в приемной, читая «Неистового Роланда», а потом выходил, делая вид, будто всё это время беседовал с королем.

Отправляясь на войну, Людовик велел Анне приехать к нему в Руссильон, оставив детей в Сен-Жермене. С большим трудом она добилась позволения остаться с детьми, однако в апреле получила от мужа новый приказ выехать в Фонтенбло, а оттуда в Лион. «Расставание с моими детьми, находящимися в столь нежном возрасте, причиняет мне величайшую боль, которую я не в силах вынести», — жалобно писала королева кардиналу. Ответа она не получила. Еще бы: Ришельё сейчас было не до нее. Но Анна не знала о болезни короля и его главного министра (от Нарбонна до Парижа путь неблизкий). Не получив ответ и на второе письмо, написанное господином де Брассаком, 9 июня она решилась написать Ришельё собственноручно и, чтобы заручиться его поддержкой, сообщила в письме то, что ей было известно о заговоре. Ответ пришел — но от мужа: в письме, датированном 15 июня, Людовик ласково просил ее оставаться в Сен-Жермене подле детей. Боже, храни кардинала! Никто не сравнится с этим человеком подоброте и великодушию!