Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Возвратившись в Каменку, нашел два письма Ваших и прочел их с невыразимым интересом и наслаждением. Переезд Ваш из Швейцарии во Францию-целая эпопея, составленная из всякого рода неожиданных приключений. Живо воображаю, как Вы измучились нравственно и физически от всего этого! Крапивную лихорадку Юлии Карловны я прямо приписываю испытанным ее треволнениям. У меня она часто бывала после сильных беспокойств и потрясений. Надеюсь, что в своей новой вилле Вы наконец найдете отдых и покой.

Мемуары Глинки изданы “Русской стариной” и достать их очень легко во всяком порядочном книжном магазине.

Позвольте Вам сказать откровенно, милый друг мой, что мне очень неприятна излишняя строгость, с которой отнесся гр. Сципио к очень невинной выходке юноши, вероятно, и не знавшего, что исключительное право на лодку принадлежало мне. Уверяю Вас, что я ни минуты не сердился и что всю эту неприятную кашу заварил мой Алексей Иванович от излишнего усердия. Выговора за произвол и самовольничание было бы достаточно. Хорошо, если выгнанный из фольварка не особенно нуждался в месте, а что если это был для него кусок хлеба?

Будьте здоровы, милый, беспредельно любимый друг!

Ваш П. Чайковский.

Всем Вашим кланяюсь и благодарю за память. Отныне буду снова писать Вам каждую среду.

Arcachon,

августа 1880

7/19 августа 1880 г.

Дорогой, милый друг мой! Я надеюсь, что теперь Вы получили все мои письма, адресованные в Каменку. Теперь пишу Вам накануне отъезда из Arcachon, который покидаю совсем вследствие преследующего меня в нынешнее путешествие обстоятельства-недостатка помещения. В настоящее время я занимаю две виллы, но одну из них, и именно ту, которая больше, Villa Bellegarde, я около двадцатого числа обязана сдать обратно, потому что на сентябрь по новому стилю она была уже нанята раньше меня, и наниматель не соглашается мне ее уступить. А так как я все равно должна ехать в Париж проводить своих мальчиков, то я уже и решила из Парижа ехать прямо в Италию через Marseille и Riviera Ponenta и буду останавливаться по дороге в Ницце, в Генуе, чтобы не приехать слишком рано в Рим, так как там летом бывают эти malaria, которых я очень боюсь. По всему этому прошу Вас, дорогой мой, употребить следующие адресы: до 18 августа в Париж, после того в Рим, poste restante. Второе, прошу Вас очень, очень, не оставляйте меня долго без Ваших дорогих писем. Они составляют мою единственную радость и поддержку в жизни. Тяжелых минут у меня так много, что я постоянно нуждаюсь в добром слове, в облегчении, и только в Ваших письмах я нахожу их вполне и без примеси чего-нибудь горького, отравляющего. Боже мой, когда бы Вы знали, какое великое благодетельное значение Вы имеете в моей жизни. Никакой Bremontier, благодетель Arcachon, ни Napoleon III, благодетель Биариц, не сделали для человечества того, что Вы делаете для меня, потому что то, что они сделали и за что им ставят памятники в разных видах, было бы сделано и без них, силою местных требований, прогрессом науки и прочими и прочими рычагами. То же, что Вы делаете для меня, не может сделать никто кроме Вас, потому что надо быть Вами, для того чтобы это делать. По поводу памятников, так как у нас здесь стоит памятник Bremontier, мне пришел в голову вопрос: Вам, Петр Ильич, что, Вам, хотелось бы, чтобы Вам памятник поставили? Делая Вам этот вопрос, я заглянула в себя и спросила себя о том же, хотя я вполне ограждена от такого величия, но тем не менее я почувствовала такое неудовольствие, такое отвращение, представив себе свою собственную фигуру или свой бюст, торчащий на каком-нибудь пьедестале с непрошенною надписью о таких-то деяниях, что обрадовалась ужасно сознанию того, что ведь мне такая опасность никогда не угрожает. Мне очень хочется знать, какое впечатление на Вас производит такая картина....

В каком я восторге, что Вы неохотно уехали из Браилова, мой бесценный, добрый друг. Меня доводит до слез Ваше доброе отношение к месту, которое становится мне все дороже вследствие этого отношения. Для меня Браилов теперь неразлучен с мыслью о Вас, с ощущением моего чувства к Вам. Сколько времени Вы предполагаете пробыть в Каменке. Петр Ильич, и куда потом? Как мне жаль, что Александра Ильинишна не приехала в Arcachon и наши молодые люди не могли познакомиться, а как мне хочется, чтобы моя мечта осуществилась. Из всех моих детей я именно намечаю Колю заниматься Браиловом, и как бы это было славно; Лев Васильевич научил бы своего зятя хозяйничать. Меня беспокоит в Коле его излишняя снисходительность к людям; Лев Васильевич научил бы его быть строгим, и я была бы спокойна за их участь, зная, что они находятся в отличных руках. Дай бог, чтобы это все так сделалось к их счастью.

Вчера я в первый раз решилась играть нашу симфонию с своим французиком и поэтому сегодня нахожусь в ужасно нервном состоянии. Я не могу. ее играть без лихорадки во всех фибрах, не могу оправиться от впечатления целые сутки. Исполнял ее мой partner не хорошо, но разыгрывал великолепно. Это его единственное, но очень обширное достоинство; читает сочинения, даже Ваши, a livre ouvert [с листа]. Второе его достоинство, так сказать, рефлективное, это то, что он в восторге от Вашей музыки. По теории он ученик Massenet, и, конечно, в его глазах Massenet есть великое светило, но вчера я играла с ним также Вашу сюиту, и он был в совершенном восторге от фуги и выразился так: “Dans les fugues modernes je n'ai jamais rien vu de si beau. Monsieur Massenet ne pourrait jamais faire rien de pareil” [“Из современных фуг я красивей не встречал. Г. Массне никогда бы не создал чего-либо подобного”]. A немцы ему не нравятся, он говорит: “Ils ne sont pas de notre temperament, ils sont si lourds, pas clair” [“Они не нашего темперамента, они такие тяжелые, неясные”]. Вообще он есть чистейшее парижское, так сказать, бульварное создание. Ему, оказывается, восемнадцать лет, и он уже окончил консерваторию avec premier prix. Блаженны те, которые учатся в Парижской консерватории. Сочиняет он, впрочем, очень мило. но и тут чистый француз.

До свидания, мой милый, несравненный друг. Не забывайте меня, всем сердцем неизменно Вас любящую [подписи нет].

Париж,

11/23 августа 1880 г.

Милый, несравненный друг! Получила здесь уже и Ваше письмо из Каменки и совсем обескуражена тем, что Вы еще не получили моих писем, а я их послала три в Каменку. Хочу надеяться, что они хотя теперь дошли до Вас.

Вот я и в Париже и с большим удовольствием вошла в свои привычные просторные красивые комнаты. В Arcachon природа прелестна, но помещения могут привести в отчаяние, и вот от этой-то последней статьи я вполне отдыхаю в Париже. Здесь у меня очень большая спальня и еще больший salon и маленькая туалетная с роскошною мебелью....

Здесь температура гораздо ниже, чем в Arcachon. Проходя и проезжая мимо Meurice, я с особенным чувством заглядывала в него, с неизъяснимым удовольствием вспоминала то недавнее время, когда мы жили на Rivoli, так близко друг от друга. Повторится ли это еще когда-нибудь? Как было хорошо! А я замышляю опять пожить на Villa Oppenheim в ноябре, вероятно, если не найду подходящей дачи в Неаполе, на что я мало надеюсь, так как не помню там ни одной большой виллы.