Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Итак, милый друг, музыка рассказа Иоанны и финал восхитительны, несравненны, но видениям ее я все-таки не верю, потому что я реалистка и поклоняюсь возвышенным, но реальным чувствам,-поэтому патриотизм Дюнуа меня пробирает насквозь, трогает сильнее всего другого...

Слышали ли Вы, друг мой, что представительница. Вашей Татьяны, Климентова, сошла с ума, и доброжелатели Ник[олая] Григ[орьевича] сейчас валят на него вину за это, говорят, что он давно с нею в близких отношениях. Правда ли это? Мне что-то не верится ...

Мой французик уехал, и мне очень скучно, что я не могу слушать ни Вашей фортепианной сонаты, ни прелестных мелких сочинений, из которых я особенно обожаю вальс fis-moll, который Bussy играл очень хорошо. Trios мои также прекратились.

Время летит беспощадно быстро, вот уже мне остается пробыть здесь один только месяц. Жаль, здесь так хорошо. Если бы не дети в России, я бы не уехала отсюда до весны. Мы ни разу не были ни в театре, нив каком концерте, потому что и нет ничего, хотя в опере участвует Данджери, наша знакомка по России, но состав труппы все-таки плохой.

До свидания, милый, дорогой друг. Жду Вас с нетерпением. Всем сердцем беспредельно Вас любящая

Надежда фон-Мекк.

Каменка.

7 ноября 1880 г.

Милый, дорогой Друг! Здоровье мое гораздо лучше, и та упорная невралгическая головная боль, которою я так упорно страдал, осталась теперь лишь как воспоминание. Но до сих пор еще я принужден воздерживаться от занятий и от всяких умственных напряжений. С одной стороны, это, как и следовало ожидать, меня несколько тяготит, а с другой, оно оказалось очень хорошо для моего здоровья и состояния нервов. Думаю, что еще лучше будет мне, когда я попутешествую, и мне очень хочется исполнить мой проект поездки за границу, но меня смущают различные обстоятельства, о коих я писал Вам в моем предыдущем письме. Откладываю решение этого вопроса до Москвы. Я выезжаю завтра вечером и в понедельник десятого числа надеюсь. быть в Москве, где меня ожидает целая масса всякого рода корректур и дел. Меня несколько волнует состояние моего влюбчивого брата Анатолия. Вот уже несколько времени, что я получаю от него письма, преисполненные излияниями любви к одной богатой молодой девушке (Мазуриной), которая, по его словам, преисполнена бесконечным количеством всякого рода достоинств, но которая, увы, кажется, вовсе не расположена увенчать его желания согласием выйти за него замуж. При его нервной натуре я боюсь, чтобы эта новая страсть не подействовала неблагоприятным образом на его здоровье. Какое странное создание человек! Есть много девушек, выказывавших к моему симпатичному брату искреннее расположение и способных сделать его счастливым, но он, как нарочно, всегда влюбляется в тех, кто ни мало не интересуется им.

Будьте здоровы, дорогая моя. Как давно, по моей вине, я лишен известий об Вас. С нетерпением жду письма Вашего в Москве.

Бесконечно любящий Вас

П. Чайковский.

Флоренция,

8 ноября 1880 г.

Милый, бесценный друг! Спешу написать Вам только несколько слов для того, чтобы сказать, это мой положительный совет Вам есть отложить поездку за границу до января или февраля. Конечно, не стоит ехать на короткое время и никому, а в особенности нервному человеку, я это очень хорошо знаю. Если я имею ограниченный срок один месяц, то меня с первого числа этого месяца уже давит мысль об этом стеснении, и все этим портится. Я, с своей стороны, буду очень счастлива, если Вы декабрь и рождество пробудете в Каменке, потому что и я приеду в Браилов, и мы будем близко друг от друга.

Прошу Вас также убедительно, дорогой мой, не только писать мне короткие письма, но и редкие. Я буду вполне довольна, если Вы будете писать мне один раз в месяц. Здоровье Ваше для меня дороже всего.

Я эти дни ужасно утомлена, во-первых, разными неприятностями, а во-вторых, вследствие их, такою усиленною перепискою, что я пишу каждое утро по шести, семи листов и все весьма неприятных писем.

Итак, мой дорогой, проведем мы рождество вместе на Украине, на что лучше этого! “И дым отечества нам сладок и приятен”! До свидания, несравненный, милый друг. Всем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Москва,

12 ноября 1880 г.

Милый и дорогой друг мой! Вчера вечером приехал сюда очень усталый и смущенный заранее всеми треволнениями, которые мне неизбежно приходится переносить в Москве и в Петербурге. Прежде всего меня расстроил брат Анатолий. С свойственною ему способностью увлекаться хотя не надолго, но очень сильно, он влюблен теперь без памяти в некую М-еllе Мазурину, которой сделал на днях предложение и получил отказ. Это его очень огорчило и поразило. Хотя я заранее знаю, что страсть эта не так глубока, как кажется, но теперь жалко смотреть на его огорченное, убитое лицо и слушать его жалобы на несчастную судьбу.

Был сегодня в консерватории, видел всех ex-товарищей, получил массу приглашений на всякого рода обеды и ужины,. вел беседу с несколькими десятками людей, и все это меня до крайности утомило. Пришел домой (я остановился с Модестом в “Славянском базаре”) и отдыхаю душевно, обращая к Вам эти несколько строк.

Я выразил Вам в свое время мои чувства насчет субсидий, ценою которых Colonne выказывает готовность играть мои сочинения, но я никогда не хотел позволить себе стеснить в этом отношении свободу Ваших действий и тогда же написал Вам, что, в конце концов, совершенно полагаюсь на Ваше решение. Очень может быть, что я преувеличенно отнесся к интересантству Colonn'a. Прошу Вас, милый друг, если Вам этого угодно, посылать Colonn'y все, что хотите, и вообще поступить в этом отношении сообразно Вашим желаниям, нисколько не стесняясь моим взглядом на это обстоятельство. Я только и мечтаю о том, как бы уехать из Москвы. Мучительно тоскливое чувство какой-то неопределенной грусти преследует меня постоянно. Я люблю, очень люблю этот родной мне город, но оставаться долго здесь для меня невыносимо.

За дорогое письмо Ваше горячо благодарю. Думаю, что что бы ни случилось, попаду во Флоренцию. Ах, как мне жутко и грустно здесь! Простите за краткость и необстоятельность, письма.

Бесконечно преданный

П. Чайковский.

Москва,

17 ноября [1880 г.]

Мою здешнюю жизнь можно описать в немногих словах. Целое утро до самого обеда утомительная корректурная работа, потом обеды и вечера у разных приятелей, а затем бессонная и мучительная ночь. Получил ваше письмо с советом не ехать за границу до конца января. Признаться сказать, очень хотелось бы поступить иначе, т. е. сейчас же устремиться куда-нибудь как можно дальше, но я поневоле должен остаться. Теперь начнутся на днях репетиции “Онегина”, который пойдет в начале декабря в бенефис Бевиньяни, коему я обещал присутствовать при этом, а затем уж недалеко и до января. На-днях съезжу в Петербург, куда меня приглашает Направник, дабы разъяснить разные цензурные и другого рода недоумения. Потом вернусь сюда, и что дальше будет, не знаю. Одно знаю, что у меня на душе очень скверно. Последнему не мало способствует известие, что мой Алексей попал в солдаты.