Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Коля очень, так сказать, возмужал. Поправился ли он? Вспоминает ли он мать? Где его маленькая сестра?

С Вашим мнением насчет брошюры, которую я Вам послала, я совершенно согласна, милый друг мой, и желала бы распространить ее в России для того только, чтобы удержать иных из тех, которые находятся на дороге к нигилизму, чтобы они увидели, как относятся к их деятельности иностранцы и к тому же республиканец. Он говорит, что нигилисты - зло и вред для всего мира. Я хочу указать еще не совсем погибшим юношам не новые истины, а отношения к ним людей, менее заинтересованных лично в их пропаганде, следовательно, которым они. больше поверят, чем русским.

Приходится кончить письмо: подан завтрак, другие ждут меня. До будущего письма, мой милый, бесценный друг. Будьте здоровы и не забывайте безмерно любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

Рим,

1882 г. января 25 - 26. Рим.

25 января/6 февраля 1882 г.

Дорогой, милый друг! Я в большом огорчении, что пришлось послать Вам столь неудачную фотографию. Утешаю себя только тем, что хочу попробовать сняться в другой фотографии, которую очень хвалят. Но только позвольте мне это сделать, когда я вполне окончу свое трио, коим я теперь так занят, что оно поглотило на время все мои силы. Когда я буду покойнее, то, может быть, и лучше буду позировать и сумею предотвратить то хищное выражение лица, которое делает мои последние портреты мало похожими.

По поводу трио я хотел сказать Вам еще вот что. У меня было намеренье отдать мою рукопись переписать здесь для Вас, и, если не ошибаюсь, я так и написал Вам. Но не лучше, дорогая моя, чтобы я послал рукопись, как только она готова будет, в Москву, в печать, чтобы как можно скорее оно вышло в свет в таком виде, чтобы Вам легко было его разбирать? Кажется, в настоящее время у Вас не устраивается трио за отсутствием виолончелиста, так что особенно торопиться мне нечего. Главное, я боюсь, что переписка задержит дело; я по опыту знаю, как здесь надувают переписчики. Два года тому назад я отдавал переписать финал своей переделанной Второй симфонии, и переписчик продержал ее два месяца! Впрочем, дорогая моя, умоляю Вас сказать откровенно, и если Вы почему-либо пожелали бы иметь копию с трио до напечатания, то нечего и говорить, что я с радостью, готовностью поступлю так, как Вам угодно.

Вы спрашиваете, дорогой друг, про Колю. Скажу Вам, что портреты этого мальчика никогда или редко (подобно моим) бывают схожи. Они всегда изображают его лицо, с оттенком какой-то тупости. Между тем, мальчик этот обладает поразительным умом, некоторые свойства которого просто феноменальны. Именно, более всего поражает в нем память. Благодаря ей он обладает такой невероятной массой сведений по всем отраслям наук, какой наверно не обладает почти никто из мальчиков его возраста. Особенно его занимает история и некоторые естественные науки, например, ботаника. По части истории - это ходячий исторический лексикон. Когда мне или Модесту нужно вспомнить, когда и где произошел тот или другой факт, мы всегда обращаемся к нему в случае, если память на хронологию изменяет нам, и он без запинки, с величайшею точностью ответит самым точным и положительным образом. Он знает по этой части такие подробности, которые лишь самым редким специалистам хорошо известны. Например, кто знает историю всех пап с годами вступления на престол, с изъяснением родства их и отношений к другим государям? Коля знает всё это до мелочной точности. Иногда недоумеваешь, откуда у него набрались все эти сведения! Случается, что в разговоре захочешь сообщить ему какое-либо историческое сведение, и почти всегда происходит неожиданный сюрприз: сведение это ему давно известно и в такой точности, что становишься в тупик. Например, сегодня, за обедом, я хотел сказать ему, что Екатерина II была русская писательница. Каково было мое изумление, когда он тотчас же назвал мне все ее сочинения и года (!!!), в которые они были написаны. Вообще, в умственном отношении это мальчик, одаренный необыкновенно богато и развивающийся не по дням, а по часам. Говорит он теперь ясно, насколько это для глухонемого от рождения возможно, и очень хорошо понимает то, что ему говорят другие, лишь бы говорили тихо и явственно двигали губами. Что касается физического развития, то оно оставляет желать очень многого. Здоровье его весьма шатко; растет он вяло, цвет лица малокровный, и сил для. мальчика его лет (ему тринадцать) у него очень немного. С матерью он в переписке; сохранил к ней нежность, но уже давно привык к совершившемуся факту и перестал ему удивляться и сокрушаться. Но, нужно сказать правду, еще никогда, кажется, не было матери, столь мало чадолюбивой, как его мать. Она никогда не обижала и не мучила его, но никогда и не любила, как следует.

26 января.

Сообщу Вам, дорогая моя, два известия, касающиеся моих братьев. Модест уже третий день в постели. Он страдает сильнейшим гемороидальным припадком, причиняющим сильные страдания и самым раздражительным образом действующим на нервы. Лечит его очень хороший доктор Эркардт, и теперь ему, слава богу, лучше. Но болезнь не так скоро еще совсем его оставит, и это сообщает нашей жизни теперь очень печальный характер.

От брата Анатолия получил вчера телеграмму, извещающую меня, что он объявлен женихом девицы Коншиной. Про эту девицу я давно уже слышал много хорошего, и, кажется, можно надеяться, что брак этот будет счастливый. Я надеюсь также, что он благодетельным образом подействует на сильно упавший дух Анатолия, который постоянно страдал неопределенной тоской и тщетно старался заглушить ее в вихре самой суетной жизни. Боюсь успокоиться в слепой уверенности, что этот брак уврачует все его нравственные недуги, но в самом деле, судя по тому, что он не влюблен в эту барышню, а любит ее любовью, основанною на сознании ее достоинств, а также судя по всему, что я о ней слышал, можно надеяться, что всё будет хорошо. Из Вашей телеграммы вижу, что Коля и Саша сбираются в Киев. Очень, очень радуюсь этому, но боюсь только, чтобы они не нашли сестру мою больной. Здоровье ее в последнее время опять нехорошо.

Будьте здоровы, дорогой, милый друг!

Ваш П. Чайковский.

Флоренция,

26 января 1882 г.

Милый, дорогой друг мой! Сегодня я послала Вам телеграмму с просьбою телеграфировать мне адрес Александры Ильиничны в Киеве; а это потому, что вчера вечером получила телеграмму от Коли, в которой он пишет мне, что они получили позволение ехать на масленицу в Киев, и спрашивает [у] меня адрес Александры Ильиничны, а я сама его не знаю. Я очень рада, что они, наконец, могут познакомиться со всем семейством Александры Ильиничны; я считаю, что это, кроме того, что принесет им большое удовольствие, будет и очень полезно. Вероятно, они могут пробыть в Киеве не больше трех дней, но и это лучше, чем ничего.