Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Приезжайте, дорогой мой, скорее в Рим, здесь на воздухе отогреетесь, природа такая зеленая, что теряешь сознание о времени года: это сентябрь, а не январь. Восхитительный этот Рим. Вчера мы были на площади Капитолия и на Monte Pincio - это два места, которые я обожаю. Наверное, Модест Ильич теперь уже с Вами и Вы успокоились, мой дорогой. Напишите мне, что его задержало, и прошу Вас передать ему мой самый искренний, дружеский поклон.

Об действиях французского правительства мы постоянно читаем в “Figaro”, и мне оно совершенно так же несимпатично, как и Вам, милый друг мой. Хоть бы они скорее у себя устроили монархию.

А что, Вас больше не беспокоит Константин Николаевич? Из описания Вашего образа жизни в Париже, милый друг мой, я вижу, что Вы спите очень мало - всего семь часов (от часу до восьми), работая от пяти до шести часов в день и делая очень много моциона. Поэтому я убедительно прошу Вас, мой бесценный, очень обратить на это внимание: Вам необходимо спать minimum восемь часов, при Вашей нервности еще к тому же. Пожалуйста, дорогой мой, берегите Ваше здоровье для Ваших родных, для меня, для всего человечества, которому Вы доставляете такие отрадные, счастливые минуты. Да сохранит Вас бог на долгие, долгие годы.

До свидания в следующем письме, дорогой мой, несравненный. Когда я Вам пишу, то я вижу Вас, чувствую. Будьте здоровы, покойны, веселы. Всегда и везде всем сердцем безгранично любящая Вас

H. ф.-Мекк.

Париж,

1883 г. января 19 - 24. Париж.

19/31 января 1883 г.

Милый, бесценный друг!

Теперь для меня объяснилось, что именно задержало брата Модеста и почему; он так долго оставлял меня в неизвестности относительно своего приезда. Он приехал третьего дня не один, а с племянницей Таней. Эта бедная девушка, в последнее время пребывавшая в Петербурге, чувствовала такую слабость, такие невозможные нервные страдания, что добрый Модест решился взять ее с собой за границу с целью, главнейшим образом, повидать знаменитого доктора, специалиста по части болезней душевных вообще и происходящих от морфина в особенности, и узнать от него, можно ли спасти бедную Таню. Но так как он знал, что Таня - мое больное место и что всё это очень огорчит меня, то не хотел ранее времени пугать и беспокоить меня, а решился прямо ко мне привезти ее в Париж, чтобы сразу, для меня было ясно, что мы не только можем, но должны пожертвовать своим спокойствием ради того, чтобы попытаться спасти Таню, и не только ее, но и ее родителей, которые так любят ее, что смерть или сумасшествие ее (или то или другое должно рано или поздно придти, если не бороться энергически) и их убьют. Итак, Таня здесь, и теперь наше заграничное пребывание будет находиться в зависимости от указания Шарко, к которому сегодня Таня отправляется с Модестом. Если он захочет заняться ею и наблюдать за ней, то придется остаться в Париже до тех пор, пока это будет нужно. Если же он посоветует более теплый климат и тишину, тогда мы поедем в Италию.

21 января/2 февраля.

Шарко сказал Тане, что вылечить ее можно, но что в настоящее время она еще слишком слаба, чтобы выдержать крайне мучительный способ лечения. Он советует ей сначала хорошенько отдохнуть от путешествия, провести, сидя по возможности дома, несколько недель, а в конце будущего месяца поступить в его заведение, и он обещается, что если она подчинится всем требованиям лечебного курса, то к весне будет здорова. Итак, дорогая моя, в Италии мне быть не придется. Следуя эгоистическим внушениям, я бы, конечно, мог отправиться в Рим, куда меня так и тянет, а Таню оставить здесь с Модестом и находящейся при ней девушкой, но покинуть бедного Модеста, которому придется выдержать много тяжелых минут в сожительстве с этой несчастной племянницей, один вид которой расстраивает и отравляет каждое мгновение жизни, я не могу.

Я еще не могу привыкнуть к новым порядкам жизни, обусловленным присутствием Тани, и занятия всё это время идут так плохо, да и здоровье что-то не совсем хорошо.

Не знаю, как и благодарить Вас, бесценный друг, за телеграмму с счастливым известием о сестре. Дай Вам бог всякого блага и здоровья.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Париж,

24 января/5 февраля 1883 г.

Представьте себе мое смущение, дорогая моя. Сейчас, открыв мой бювар, чтобы начать писать Вам, я нашел еще не отправленным предыдущий лист, написанный еще давно, на прошлой неделе. Между тем, помню, что я Вам какое-то письмо отправил. По всей вероятности, я что-то напутал, и к Вам адресовал письмо, назначенное или брату Анатолию, или сестре, или что-нибудь вроде этого. Приезд Тани, беспокойство, постоянная тревога - всё это сделало меня крайне рассеянным, и этим объясняется, что я запутался в своей корреспонденции.

Из предыдущего листа Вы уже увидите, дорогой друг, что судьба устроила мне неожиданно такую комбинацию, что с надеждой на Италию я принужден распроститься и остаться на неопределенное время в Париже. Это очень грустно, но делать нечего! Зато есть надежда, что племянница Таня выздоровеет, к общей радости всей семьи. Я очень люблю Париж, но не надолго. Не знаю, как он мне покажется после нескольких месяцев. Боюсь, что шум и суета утомят меня. В настоящее время, по случаю последних дней карнавала, он очень оживлен, и, к счастию, погода стоит такая чудная, что хоть бы и в Италии.

Мой милый Модест, который глубоко тронут Вашим поклоном и поручает мне передать его искреннейшую благодарность, требует, чтобы я ни в чем не нарушал установленного порядка жизни, и все заботы о Тане взял на себя. Плохой это будет отдых для него, а он в нем очень нуждался. Он покамест легко переносит разлуку со своим воспитанником: заботы о Тане, Париж, который он не знал, - всё это отвлекает его мысли от Коли, но я очень боюсь, что позднее он начнет тосковать о нем и страдать от этой разлуки. Вообще же он чувствует себя хорошо и собирается хорошенько позаняться своими литературными работами, а именно: кончить повесть и написать задуманную давно комедию.

Вы удивляетесь, дорогой друг, что я мало сплю, и говорите, что нужно спать больше. Но таков мой организм: он не требует более шести часов сна, и этого мне вполне достаточно, чтобы восстановлять свои физические и умственные силы.

Адресую это письмо в Рим, poste restante, в той надежде, что до среды оно еще дойдет туда, а если не дойдет, то его перешлют Вам.

Будьте здоровы, дорогая!

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Попрошу Вас сюда адресовать бюджетную сумму и заранее благодарю Вас за нее.

Париж,

26 января/7 февраля 1883 г.

Дорогой друг! Я третьего дня послал Вам письмо и, не зная, в каком отеле Вы жили в Риме, адресовал его на poste restante. Дойдет ли оно до Вас? Если да, то из него Вы узнаете, что рассеянность моя - причиной тому, что письмо мое, написанное неделю тому назад, я догадался отправить только третьего дня. В письме этом я уведомляю Вас о том, что Модест наконец приехал, но не один, а с больной племянницей Таней, которую он решился во что бы то ни стало везти в Париж и показать доктору Шарко, ибо в последнее время она была так плоха в Петербурге, что, казалось, неминуемо должно последовать или сумасшествие или смерть. Поступок этот достоин величайшего одобрения, так как бедный Модест вместо двухмесячного отдыха принял на себя необыкновенно трудную и тяжелую заботу. Но зато есть надежда вылечить бедную Таню. Шарко положительно берется за ее исцеление. Так как я должен разделить с Модестом его заботы о Тане, то в Италию уже не поеду, а останусь здесь до тех пор, пока окажется нужно.