Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

Андрей Житинкин , режиссер спектакля:

– Репетировали в гримерных. И вот, как ни странно, – маленькое пространство, интимная обстановка принесли неожиданный эффект. Когда героиня Лены под гипнозом доктора показывала любовную сцену, артист – я увидел – извини, начал возбуждаться. Я даже прервал репетицию. «Старик, – попросил меня Саша. – Ты давай поосторожней. У меня давно не было контакта с женщинами, тяжело репетировать. Все происходит непроизвольно».

В общем, момент любви, обожания, хотя и сценический, искусственный, заставил актрису иначе посмотреть на мужчину в театре. Мужчину, с которым работала, хорошо его знала, но на которого никогда не обращала особого внимания. И в результате они соединились; счастливая семья, двое детей. Но… спустя несколько лет пара объявила о разводе. Почему они решили расстаться – вопрос только этих двоих людей. Правда, после расставания Александр и Елена все-таки сохранили добрые отношения.

– Я как раз считаю, – продолжает режиссер, – что чем больше в театре таких странных вещей, тем лучше. Ведь наша профессия настолько завязана на чувственности и интиме, что если этого нет, то из зала всегда видно фальшь и неправду.

В старом моем спектакле «Милый друг» все партнерши Александра Домогарова были старше его: Терехова, Пшенная, Кузнецова, Каншина. Тогда я нашептал ему, чтобы он сделал вид, будто у него роман с Тереховой в жизни. Как? Возьми лишний раз сумку, подай руку. И после того как он проявил эти знаки внимания, я увидел, как Рита эмоционально зажглась. И это ей помогло потом на сцене ждать от него такого же внимания. Правда, тут нельзя переходить грань, потому что в результате другая актриса влюбилась в него по-настоящему. Это страшно: он начал ей сниться, она стала дарить ему подарки. А он – ее избегать, тяготиться. Но для ауры, атмосферы спектакля это безумно важно.

Какими же циниками кажутся некоторые режиссеры! Но не все. В отличие от своего коллеги-радикала, Марк Захаров не любит устраивать любовных провокаций с артистами для возбуждения их интимных фантазий. Даже вопрос сценического поцелуя на полном серьезе для известного мэтра – дело почти невыполнимое.

– Что касается поцелуя, то тут я могу довести сцену до последних сантиметров, а дальше попросить артистов мобилизовать свою интуицию и поддаться внутреннему импульсу.

Так, финал спектакля «Жестокие игры» был очень эффектным благодаря такому режиссерскому решению: девушка, вся в слезах, закуривает, а парень вырывает у нее сигарету и бьет по лицу. Если ударил – значит любит?

– Пощечина на сцене выразительнее, чем поцелуй. В «Мудреце» я совсем раздел артиста Ракова: его нагота лучше передавала идею продажности, чем если бы он целовался, домогался объекта.

Когда-то, чтобы со сцены прозвучало слово «засранец», Захаров устраивал истерики начальству, грозился уйти, разыгрывал драму, лишь бы обойти цензуру. Даже цитировал Шолохова. А сегодня «обнаженка» и поцелуи – это банальность и среднестатистический эпатаж.

– А любовные отношения в жизни улучшают сценическую любовь?

– Я думаю, что это ерунда. Физическая акция на сцене все равно отличается от акции в жизни. На сцене не так, как в спальне или в чистом поле.

Принципиальная позиция мастера – театр, как дом, надо охранять от бацилл, закулисных болезней, которые работают на разрушение театрального дома и отношений его обитателей. Эти самые отношения – предмет моего дальнейшего исследования.

Какие только актерские истории не случаются на театре – от мимолетных до многолетних, от анекдотических до судьбоносных! Так, актриса Ш. из бывшего театра Корша, о котором я вспоминала, очень любила мужчин. Рассказывают, что очень любила аккурат перед спектаклем или в антракте в гримуборной заняться сексом. Муж ее, который служил с ней в одном театре, бывало, стучится к ней и слышит из-за двери голос супруги: «Коля, я занята». Вполне возможно, что такая спешная сексуальная встряска благотворно влияла на игру актрисы.

Евгений Весник семь лет прожил с Лялей Черной. Ляля была изумительным, щедрым человеком: увидела девочку, стоящую босиком на улице, тут же отдала ей свои туфли, а сама домой пошла босиком. Широкая душа, королева. Он – тоже человек с размахом, но все же из цыганки степенную семьянинку старался сделать. Они расстались, но даже спустя много лет он уверял меня, что более потрясающей женщины в его жизни не было.

Звезда 30-х годов, солистка Московского мюзик-холла Валентина Токарская (играла роль, которую позже воплотила в фильме «Цирк» Любовь Орлова), работавшая в театре до своих 90 лет, во время войны ездила с фронтовой бригадой. Она попала в плен, и вместе с ней – актер Рафаил Холодов, которого Валентина очень любила. Токарская быстренько закопала его паспорт на имя Рафаила Цеймаха, и весь плен он, благодаря ее смекалке, прошел как донской казак Роман Холодов. Фактически она спасла ему жизнь, проведя его невредимым через немецкие лагеря. И вот они вернулись в Москву. Идут по улице Горького. «Рафа, вы куда?» – спрашивает она его тихо. Он ей: «Домой. Меня ждут жена и дочь». Пауза. «Прощайте, Рафа», – только и сказала Токарская.

А через день, к вечеру, они встретились в теплушке поезда, куда обоих как врагов народа запихнули «сталинские соколы» и отправили в ссылку в Воркуту. И опять они вместе, в лагерном театре. Токарская – примадонна. Холодов – при ней. Но она – уже всё: как говорится, «прощайте, Рафа». В Воркуте Токарская вышла замуж за Алексея Каплера, который отбывал срок за связь с дочерью Сталина Светланой Аллилуевой. И тем не менее по возвращении в Москву Рафа все равно был при ней…

У Татьяны Пельтцер муж был немецкий коммунист Ганс Тойбер, который учился в Москве. Перед войной они поженились и уехали к нему в Германию. Но почему-то вскоре разошлись, хотя до конца дней поддерживали нежнейшие отношения. Спустя много лет он приехал ее навестить в Карловы Вары, где Татьяна Ивановна проходила курс лечения на водах. Пельтцер познакомила с Гансом своих подруг – Ольгу Аросеву и Галину Волчек. И тут выяснились преинтересные обстоятельства, о которых мне и рассказала Ольга Аросева:

– Они сидели как два голубка, и мы, глядя на эту возрастную идиллию, сетовали на то, что фашисты проклятые развели любящих людей, поломали сотни жизней. И вдруг Ганс говорит: «Гитлер во многом виноват, но не в том, что мы с Таней расстались. Мы расстались потому, что я нашел у нее в фартуке записку от моего друга, которому она назначила свидание». «Так вы, Татьяна Ивановна, просто б-дь, а не жертва фашизма», – сказала я ей.

Эту удивительную историю актриса впервые рассказала мне и значительно позже описала в своей книге «Без грима».