Филип Гоулд - Когда я умру. Уроки, вынесенные с Территории Смерти

Позвонил Дэвид Бланкетт [7], приказал мне держаться до последнего и выразил уверенность, что меня ничто не остановит. В словах Дэвида была какая-то животная сила. В ней можно было почувствовать след пережитых несчастий и мужество, которое выковалось в борьбе с ними. Нечего и говорить, он вдохнул в меня столь необходимое упорство.

К тому времени у меня скопилась целая коллекция средств от тошноты. Ее хватило бы на небольшую аптеку, причем новинки поступали в нее практически ежедневно. Но все это – увы! – не действовало.

Как-то в субботу в конце дня я почувствовал, что моя правая рука теряет чувствительность. Затем этот эффект перешел на левую руку, потом на шею, лицо, губы. Постепенно меня охватывал паралич. Я запаниковал, уверенный, что это сердечный приступ или удар.

Практически утратив дар речи, я как-то объяснил Гейл, что со мной происходит, и мы поехали в отделение скорой помощи при больнице Университетского колледжа (University College Hospital, UCH). Там в приемном покое было полно народу, как всегда по субботам. Я стоял посреди холла, не чувствуя ни лица, ни рук, ни шеи, молча раскачиваясь из стороны в сторону подобно обветшавшему огородному пугалу. Мое лицо, рассказывала потом Гейл, выглядело как ископаемая окаменелость.

Перед нами в очереди стояли еще двое, и у обоих наверняка были веские причины для обращения к врачу, но мою жену уже ничто не могло остановить. «У него сердечный приступ, и это на фоне рака!» – прокричала она. Через минуту я уже лежал в отдельной палате и мне снимали кардиограмму, после чего сделали еще уйму анализов.

Врачи практически сразу догадались, что все мои симптомы отражали болезненную реакцию на одно из лекарств, которые я принимал от тошноты. Они вкололи мне антидот. Буквально через несколько минут паралич отступил и я почувствовал себя, как прежде. И вообще я благодарен этой больнице – они были очень добры ко мне, и во всех критических ситуациях, через которые я прошел, их помощь была бесценной.

Лечение тем временем продолжалось, как продолжалось и тампонирование моей раны, и этой муке не было конца. И тут появилась Донна Луиза Спенсер. Старшая медсестра из больницы Святого Фомы (St’ Thomas’ Hospital), она по совместительству обслуживала и таких больных, как я. Для меня она стала настоящим спасителем.

Чтобы вырваться из лап онкологического заболевания, человеку требуется помощь, причем она может прийти откуда угодно – от служащей в регистратуре, друзей или врача. Через мучения двух следующих недель меня провела именно Донна. Она сказала, что я принимаю слишком много таблеток от тошноты и нужно умерить мои аппетиты.

Она знала, что в Марсдене должен быть консультант по контролю за симптоматикой. И она нашла этого врача – доктора Джулию Райли. Она была блестящим специалистом, взявшимся отслеживать все меры, которые я принимал против тошноты. Она выдала мне специальное устройство (капельницу-дозатор), которое с нужной скоростью вводило мне в руку все необходимые лекарства.

Короче, так или иначе, но я выкарабкался.

Прямо на следующий день после того, как у меня закончилась химиотерапия, мы с Гейл отправились в путешествие на поезде «Evrostar» от вокзала Сент-Панкрас (нам сказали, что в моем положении летать на самолете опрометчиво). Конечной точкой нашего маршрута должна была стать Венеция. В Париже была пересадка, а потом маленький скрипучий вагон, с парой узких кушеток в купе, понес нас сквозь ночь дальше на юг. Мы проснулись как раз когда поезд въезжал в Венецию. Сияло солнце, лечение моего пищевода подошло к концу, и меня ожидала новая жизнь.

Это были мои лучшие дни, но в каком-то смысле их можно было бы считать и худшими днями. Как ни странно, но впервые услышанный роковой диагноз становится не так страшен из-за той решительности и скорости, с которой свежеиспеченных пациентов направляют на лечение. Эта решительность создает настроение борьбы, целенаправленных действий и надежды на победу. А вот в тот момент, когда лечение завершено, конечная цель как бы исчезает, то есть пациент лишается той структуры, которая его только что поддерживала. И ты оказываешься один на один со своей судьбой.

Я помню свои противоречивые чувства: с одной стороны, радость, что и химиотерапия, и хирургические мытарства уже позади, а с другой стороны, страх перед тем, что мне может готовить будущее. Я вдруг ощутил себя в маленькой лодчонке, плывущей посреди безбрежного моря.

Разумеется, это психологическое состояние давно изучено, и вам предложат определенную помощь, которая подготовит вас к новому повороту судьбы. В Марсдене имеется для этой цели даже небольшой специальный отдел. И все равно в определенный момент вы чувствуете жгучее одиночество.

В сердцевине всех моих страхов крылось сознание, что болезнь может вернуться. При моем типе опухоли опасность рецидива распределяется во времени неравномерно, и самая высокая вероятность метастазов приходится на первые два года после операции с пиком в первый год. Если вы протянете хотя бы пару лет, у вас будет хорошая вероятность, что проживете и пять. А уж если вы будете живы через пять лет, можете считать, что просто выздоровели.

Я сбился со счета, сколько раз врачи рисовали мне этот график, указывали на высокую вероятность первого года, круто снижающуюся в течение второго и далее год за годом остающуюся на уровне, близком к полной безопасности. Итак, передо мной стояла цель продержаться без метастазов ближайшие два года. Казалось бы, не так уж и долго. Но ощущаются эти годы как настоящая вечность.

Перед завершением курса лечения я повидался с Дэвидом Каннингемом, и мы обсудили мои дальнейшие планы. По его словам, выйдя за порог этого кабинета, я должен начать новую жизнь, хотя никто меня не освободит от регулярных компьютерных томограмм – чтобы отслеживать процесс выздоровления и убеждаться в отсутствии метастазов. Первая томография назначена на сентябрь, следующая на декабрь, а потом их нужно будет проводить два раза в год.

Сканирование само по себе совершенно безболезненно. Нервирует только ожидание результатов. Это как сбор данных соцопроса, которые предскажут вашу будущую жизнь.

И никто не облегчит вам эту ситуацию. Нам с Гейл неизбежно придется являться пораньше и дожидаться Дэвида, скрывая изо всех сил свое беспокойство. Самое тяжелое в этом ритуале – первые шаги, когда входишь в приемную. Здороваешься со всеми, вглядываясь в их лица, отслеживая жестикуляцию, выискивая любые мелкие штрихи, которые могли бы что-то сказать о ждущем тебя приговоре. Все это проделываешь очень быстро, с чувством нереальности происходящего, будто во сне.