Сьюзен Батлер - Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

По свидетельству Гопкинса, Черчилль закончил следующими словами: он никогда и ни при каких обстоятельствах не согласится с тем, чтобы кто-то в ООН получил право лезть грязными руками в самое сердце Британской империи, и шепотом повторил: «Никогда. Никогда. Никогда» [935].

Вспышка Черчилля так позабавила Сталина, что он встал с кресла, походил по залу и даже несколько раз похлопал в ладоши [936]. Рузвельт пытался остановить британского премьера: «Я хотел бы, чтобы г-ну Стеттиниусу все же дали возможность закончить чтение документа». Черчилль начал затихать только после того, как Стеттиниус вкрадчивым голосом пояснил, что затронутая тема не имеет никакого отношения к Британской империи, она касается исключительно японских подмандатных территорий в Тихом океане. Все еще не до конца успокоившийся Черчилль вдруг спросил Сталина, как он отнесся бы к предложению превратить Крым в международный летний курорт. Сталин ответил, что был бы только рад отдать Крым под постоянное место встреч представителей трех великих держав.

Затем был объявлен короткий перерыв, во время которого участникам предложили чай, кофе и легкие закуски.

После перерыва Рузвельт явно поставил перед собой задачу найти общую почву, на которой сторонам удастся прийти к согласию. Он сказал:

«Я вижу, что теперь проблема заключается, главным образом, в этимологии. А ведь мы близки к согласию, как никогда прежде. Я уверен, что есть шанс достижения фактического согласия по разрешению вопроса, касающегося временной паузы до проведения поляками выборов. Я предлагаю изменить эти слова [поправку Молотова] на «Временное польское правительство, ныне функционирующее в Польше». Господин Молотов предлагает убрать последнюю фразу. Я полагаю, что все же надо как-то указать, что это будут честные выборы… Впрочем, если три министра немого поработают сегодня вечером… думаю, что этот вопрос можно будет разрешить» [937].

Гениальный Франклин Рузвельт прекрасно понимал, что оба его партнера находятся под его влиянием, что ему легко удастся заставить их видеть вещи его глазами. Когда он сказал, что они как никогда близки к согласию, он побудил их обратить внимание на вопросы, по которым возможно будет договориться, отвлекая их от вопросов, по которым согласие недостижимо.

Затем последовала долгая беседа Черчилля со Сталиным. Черчилль отметил, что ему известно о разочаровании поляков и даже о ругани Осубки-Моравского в адрес лондонского правительства, что ему понятно, почему люблинское правительство заявило о своем намерении отдать под суд как предателей членов польской Армии Крайовой. Черчилль добавил, что такие разговоры порождают в обществе тревогу и растерянность и что ему кажется целесообразным направить наблюдателей на выборы. Сталин согласился, что даже среди очень хороших людей в Польше идет борьба мнений, а потом произнес слова, которые найдут отклик гораздо позднее: «Миколайчик представляет крестьянскую партию. Крестьянская партия – это не фашисты, и, конечно же, она примет участие в выборах. Ее кандидатам будет разрешено баллотироваться» [938].

Захотел вставить в этот диалог свое слово и Рузвельт. Он сказал, что выборы – это самое главное. И хотя маршал Сталин прав в том, что между поляками идет свара, ему как президенту хотелось бы заверить шесть миллионов американских поляков, что выборы и в самом деле будут свободными.

Еще в начале сессии между участниками была распространена Декларация об освобожденной Европе. Этот документ, первоначально разработанный Госдепартаментом с исправлениями, внесенными Стеттиниусом и Рузвельтом, утром был одобрен на совещании министров иностранных дел. Это был впечатляющий документ со ссылкой на Атлантическую хартию – на право всех народов самим выбирать форму государственного управления, под которым им предстоит жить.

Сталин заявил, что ему хотелось бы внести в документ совсем небольшое изменение – добавить в него только одно предложение: «Поддержка будет оказываться политическим лидерам тех стран, которые принимали активное участие в войне против немецких оккупантов».

Президент заметил, что на сегодняшнем обсуждении была впервые рассмотрена Декларация, в которую вошла фраза «создавать демократические институты по своему собственному выбору». Далее, в следующем параграфе (3), содержится предложение «сформировать переходные правительственные органы, широко представляющие все демократические элементы населения, и в самые короткие сроки путем свободных выборов обеспечить создание правительств, которые отвечали бы волеизъявлению народа» [939].

Сталин ответил: «Третий параграф мы принимаем».

По этому случаю президент привел свое знаменитое сравнение: «Я хочу, чтобы выборы в Польше не оставили недоуменных вопросов. Они должны быть так же вне подозрений, как жена Цезаря. Я не знавал ее, но она была чиста». Сталин не упустил возможности язвительно заметить: «Это о ней только так говорят, а на самом деле и у нее были свои грешки». Рузвельт не поддался на провокацию, а вместо этого ответил: «Я не хочу, чтобы у поляков остались вопросы после выборов. Вопрос не в принципах, а в практической политике».

Рузвельт предложил в изложении формулировки последнее слово оставить за министрами иностранных дел. Но пока им предстояло это сделать, Сталин предложил компромиссный вариант: убрать слово «нынешнее» из словосочетания «нынешнее Временное правительство» и заменить его словосочетанием: «Польское правительство, действующее в Польше».

Черчилль, который все еще не оправился от потрясения при упоминании слова «опека», согласился с декларацией, «…поскольку в ней четко говорится, что ссылка на Атлантическую хартию не применяется к Британской империи». Потом он объяснил, что столкнулся с толкованием (ошибочным) Атлантической хартии: она якобы касается и Британской империи, – и он даже отправил телеграмму об этом Уэнделу Уилки. Тут уже не смог удержаться от смеха Рузвельт: «И что? Это его убило?»

Последнее слово по Польше осталось за Молотовым. Он предложил добавить в документ следующую фразу: «И будут оказаны меры широкой поддержки странам, которые принимали активное участие в войне против немецкой оккупации».

Затем Черчилль предложил подготовить списки военных преступников и разработать процедуру их судебного преследования. Рузвельт ответил, что он не готов к обсуждению этого вопроса. Через несколько минут президент объявил перерыв.

Рузвельт, Черчилль и Сталин отправились в свои резиденции. Президент провел рабочий ужин, на котором присутствовали: генерал Джон И. Халл, глава отдела планирования военных операций на Дальнем Востоке; генерал Кутер, назначенный командующим ВВС на Тихом океане; адмирал Лихи и вице-адмирал К. М. Кук. После ужина Рузвельт просматривал почту, поступившую в Белый дом и доставленную курьером во время пленарного заседания. Исходящая почта президента должна была уйти в Вашингтон на следующее утро.