Сьюзен Батлер - Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

В заключение Кинг вспоминал, что «он [Рузвельт] с Черчиллем строили планы, из которых достаточно ясно вытекало, что они были совершенно уверены: война закончится еще до наступления июня… Что-то вроде триумфального окончания самой войны».

Рузвельт также признался Кингу, что Сталин ждал, когда все его дивизии будут переведены на фронт около Маньчжурии, а затем собирался разорвать отношения с Японией.

Однако после завершившегося к обоюдному удовлетворению сторон обмена телеграммами по проблеме бывших военнопленных возникла проблема посерьезней. Она появилась вследствие возродившихся опасений России, что ее союзники могут пойти на сепаратный мир с Германией. Как сообщал Стимсон, это спровоцировал Черчилль. Причину этого Стимсон видел, по его собственному выражению, в «чудачествах» премьер-министра Великобритании [992].

Русские всегда бдительно следили за проявлением признаков предательства, и порой их беспокойство было не напрасным. В апреле предыдущего года в газете «Правда» была напечатана статья, в которой мрачно сообщалось, что, по данным «надежных источников в Греции и Югославии», в небольшом приморском городке в Пиренеях Риббентроп провел встречу с двумя британскими официальными представителями с тем, «чтобы обсудить условия сепаратного мира с немцами. Понятно, что встреча окончилась не без результата».

9 марта Александр Кирк, бывший посол в Египте, а ныне политический советник фельдмаршала Харольда Александера, уведомил Стеттиниуса, что генерал СС Карл Вольф, высший представитель военного командования Германии в Италии, прибыл с небольшой группой сопровождающих в Швейцарию, в город Лугано, расположенный недалеко от итальянской границы, для проведения переговоров о «безусловной капитуляции» немецкой армии в Италии. Кирк телеграфировал об этом из Казерты и сообщал, что за десять дней до получения этой информации ходили неопределенные слухи и поступали доклады о готовящихся переговорах и что эта информация, таким образом, оказалась достоверной.

Александер сообщил Объединенному комитету начальников штабов, что, по словам генерала Вольфа, с немецким командующим Альбертом Кессельрингом уже вышли на связь, но пока договориться с ним о реализации этого плана не удалось. Кроме того, он, Вольф, планировал лично убедить Кессельринга, поскольку это был единственный способ избежать дальнейшего кровопролития в Германии ради безнадежных целей [993]. Более того, все переговоры и контакты, связанные с этим планом, были настолько засекречены, что о нем не знал даже Генрих Гиммлер, глава СС и начальник Вольфа. В качестве доказательства своей искренности Вольфа заставили выпустить и передать лидера итальянского движения Сопротивления. Затем Александер проинформировал штаб, что он намерен направить в Берн американского генерала Лаймана Лемницера, заместителя начальника штаба фельдмаршала Александера, и генерала Теренса Эйри, начальника разведки при штабе фельдмаршала Александера.

12 марта Александер направил Молотову сообщение о возможности проведения этих переговоров, практически с теми же формулировками, что и в своей телеграмме Объединенному комитету начальников штабов. Он проинформировал Молотова, что его представители вели подготовку к поездке в Швейцарию «для того, чтобы на месте контролировать ситуацию», что если представители немецкой стороны действительно окажутся теми, за кого себя выдают, они должны выполнить определенные условия. В частности, они должны иметь при себе письменные доказательства того, что Кессельринг уполномочил их вести эти переговоры; они должны будут ночью встретиться с представителями Управления стратегических служб США на территории американской или британской дипломатической миссии, при этом будут присутствовать Лемницер и Эйри.

Молотов проинформировал Гарримана, что советское правительство не возражает против проведения таких переговоров в Берне, но он хотел бы, чтобы в переговорах приняли участие генерал В. Н. Драгун, глава советской комиссии по репатриации бывших военнопленных во Франции, генерал Иван Суслопаров, руководитель советской военной миссии во Франции, а также еще один неназванный офицер.

Генерал Дин был категорически против участия любого советского представителя в ходе переговоров. Он написал генералу Маршаллу: «Успех этой миссии может оказаться под угрозой». Гарриман тоже считал, что такая миссия «не имеет никакого оправдания… Это не капитуляция правительства, как в случае с Болгарией или Румынией». Такого же мнения придерживался и Кларк Керр: «В Берне не предполагается обсуждать никаких условий капитуляции».

11 марта Рузвельт узнал от Генри Стимсона, что Молотов предполагал, что будет принято положительное решение об участии советского представительства на этой встрече, главным образом, потому, что Черчилль уверил его в этом. Стимсон писал об этом в своем дневнике два дня подряд: «В результате вмешательства Черчилля британские представители в комитете начальников штабов по ошибке пригласили Советский Союз принять участие в этой встрече вместо того, чтобы лишь уведомить о проведении этих предварительных обсуждений в Берне». 11 марта Стимсон виделся с Рузвельтом. На следующий день военный министр США написал:

«Видимо, Черчилль… отменил договоренность двух штабов, а именно: о том, что мы должны уведомить русских, но не спрашивать их согласия. Он поручил британским представителям отложить окончательное решение до тех пор, пока мы не получим согласия русских. Это я считаю серьезной ошибкой. Это ведет к задержке действия, которое должно быть выполнено быстро».

13 марта, когда недовольство русских возросло, Стимсон писал о премьер-министре:

«Так или иначе, но Черчилль прибрал к рукам английские газеты, подмял под себя всех своих сотрудников и направил русским предложение принять участие во встрече, причем он сделал это уже после того, как наши сотрудники прислали свои письма, в которых они просто уведомляли русских об этом мероприятии» [994].

Рузвельт был настолько обеспокоен всеми этими осложнениями в отношениях, что устроил нагоняй Макензи Кингу, который находился у него в Белом доме с визитом. Кинг писал в своем дневнике 13 марта:

«Президент дал согласие на то, чтобы это [переговоры в Берне] было сделано таким образом, чтобы обеспечить капитуляцию армии и надлежащее обращение со всеми военнопленными, а также гарантировать Кессельрингу, что все его люди будут в безопасности. Если все будет выполнено именно так, полагал он, это будет способствовать скорейшему прекращению войны. Он телеграфировал об этом Черчиллю, но Черчилль, не посоветовавшись с ним, обратился к России за согласием на проведение этих переговоров. Россия настаивала на участии в переговорах трех своих представителей-генералов. Президент сказал, что на самом деле Россия не имеет никакого отношения к итальянской кампании. Он высказывал опасения, что Уинстон действовал слишком поспешно, и ситуация очень усложнилась» [995].