Сьюзен Батлер - Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Встреча состоялась в особняке на Спиридоновке, величественном готическом здании царских времен с просторными комнатами, декорированными позолоченными потолками, парчовыми обоями и изысканными восточными коврами, который был предназначен Министерством иностранных дел для встречи иностранных эмиссаров. Стоял теплый день, двери, выходящие в тщательно ухоженный сад, были открыты, и участники сидели за круглым столом, курили и разговаривали.

Дракс прибыл без каких-либо документов, подтверждавших его полномочия для ведения переговоров. (Прежде чем были доставлены его документы, прошла целая неделя.) У России было 120 пехотных дивизий, готовых сражаться в случае войны. Ворошилов спросил, сколько британских войск будут готовы драться. Дракс ответил: пять обычных дивизий и одна механизированная. Ворошилов был ошарашен: русская разведка располагала иной информацией о мощи британских войск, таким образом, Британия была гораздо слабее, чем ожидали русские. То же самое можно было сказать и про Францию. Ворошилов задал новый вопрос, добавив, что это был «принципиальный момент, от которого зависели все остальные»: согласится ли Польша с тем, чтобы советские войска вошли в страну для организации боевых действий с немцами в случае их вторжения? Дракс был проинструктирован уклоняться от ответа на этот вопрос и отвечать предельно просто: конечно же, поляки и румыны с готовностью примут Красную армию [373]. 17 августа Ворошилов предложил отложить переговоры до тех пор, пока не будет четкого ответа на этот вопрос. 21 августа делегации встретились вновь, однако, поскольку вопрос так и остался без ответа, переговоры были окончательно прерваны. Оглядываясь назад, можно заметить, что союзники не вели переговоры добросовестно. Перед началом совещания Сидс написал: «Я не испытываю оптимизма в отношении успеха военных переговоров… однако их начало могло бы встряхнуть страны “оси“ и стимулировать наших союзников, а в дальнейшем их можно было бы продлевать, чтобы преодолеть последующие опасные месяцы» [374]. Сэр Чарльз Бернетт, летчик, после четырех дней пребывания в Москве написал в Лондон: «Я понимаю, что это политика правительства – затягивать переговоры как можно дольше, если мы не можем принять решения о соглашении» [375].

Как только «Сити оф Экзетер» отплыл, поверенный в делах США в Лондоне телеграфировал в Вашингтон: «Военная миссия, которая только что отбыла в Москву, получила указания тянуть переговоры до 1 октября».

Министерство иностранных дел Великобритании вело переговоры недобросовестно.

Рузвельт только что назначил послом в Советском Союзе Лоуренса Штейнгардта, ранее занимавшего должность посла США в Швеции и Перу. Штейнгардт прибыл в Москву и вручил верительные грамоты Молотову 10 августа, в тот день, когда судно «Сити оф Экзетер» прибыло в Ленинград.

Процесс передачи секретного сообщения Рузвельта Сталину происходил в условиях большой секретности. Чтобы избежать возникновения негодования у американских изоляционистов, жаждущих найти признаки вмешательства Рузвельта в европейскую политику, сообщение было направлено Штейнгардту и подписано не Рузвельтом, а Самнером Уэллсом. Оно было отправлено по прямому защищенному каналу связи, которым пользовался Госдепартамент для связи Вашингтона с посольством США в Париже. Поскольку как телефонные линии, так и телеграфная связь по всей Европе, как считалось, контролировались, посольству США в Париже было поручено воспользоваться достаточно безопасным, но в то же время крайне медленным способом – посредством курьера. Письмо было передано Штейнгардту через девять дней, утром 14 августа, вторым секретарем посольства. Предполагалось, что Штейнгардт лично передаст письмо Молотову, который, в свою очередь, доложит его содержание Сталину. Штейнгардт незамедлительно попросил о встрече с Молотовым и 15 августа лично передал ему письмо.

В этом письме от 4 августа сообщалось:

«Уважаемый господин посол, президент попросил меня передать Вам срочное сообщение… По мере того как страны “оси“ будут одерживать победы, это будет неминуемо оказывать существенное и незамедлительное влияние как на Соединенные Штаты, так и на Советский Союз. В этом случае на позициях Советского Союза указанное влияние скажется гораздо быстрее, чем на позициях Соединенных Штатов… Президент не может оказать помощь в данном вопросе, но считает, что достижение соответствующего соглашения по противодействию агрессии с другими европейскими державами будет иметь несомненно стабилизирующий эффект в интересах обеспечения международного мира» [376].

Рузвельт просил Сталина держаться подальше от Гитлера.

Молотов внимательно выслушал Штейнгардта, затем разъяснил позицию своего правительства. Штейнгардт с согласия Молотова делал необходимые пометки.

Молотов объяснил, что его правительство заинтересовано не «просто в общих декларациях», а в «определении конкретных действий, которые следует предпринять в тех или иных особых условиях или обстоятельствах, а также в выработке взаимных обязательств сторон по противодействию агрессии… Для нас важны все переговоры с Францией и Англией, которые состоялись до настоящего времени, поскольку они могут привести к соглашению о взаимной помощи по организации обороны» [377]. Штейнгардт спросил у Молотова его мнение по поводу вероятного исхода переговоров. Молотов ответил: «Мы потратили много времени на переговоры, давая тем самым понять, что ожидаем положительного исхода, и нас не стоит винить в задержке принятия решения».

Молотов заявил, что он четко осознает, что Рузвельт не мог принять «немедленного» участия в решении европейских вопросов, однако он знает, что президент Рузвельт искренне желает сохранить всеобщий мир и что в этой связи его правительство уделит максимум внимания только что высказанному мнению и осознает его важность.

Послание президента, к сожалению, было слишком кратким и запоздалым, чтобы изменить ситуацию. В тот же вечер в 20:00 Молотов встретился с Шуленбургом. Шуленбург доложил руководству, что он нашел Молотова «на удивление сговорчивым и откровенным… Важно то, что он совершенно ясно выразил желание заключить с нами пакт о ненападении» [378]. Молотов дал согласие на приезд в Москву министра иностранных дел Риббентропа, чтобы «заложить основы для решительного улучшения германо-российских отношений» [379]и заключить экономическое соглашение, после которого должно последовать заключение Советским Союзом пакта о ненападении.

Прочитав телеграмму, Риббентроп был весьма взволнован. Он с трудом владел собой. Он отправил телеграмму с пометкой «СРОЧНО» Шуленбургу с указанием сообщить Молотову, что министр иностранных дел рейха может прибыть в Москву «в любое время после пятницы, 18 августа» [380].