Серафима Чеботарь - Восхитительные женщины. Неподвластные времени

А.С. Пушкин. Портрет работы О. Кипренского, 1828 г.

Наталья Николаевна осталась вдовой в двадцать четыре года, с четырьмя детьми на руках, из которых младшей, Таше, было всего восемь месяцев и шесть дней от роду, и практически без средств к существованию. Помогло личное вмешательство императора Николая I – по его указу все долги семьи Пушкиных были оплачены за счет казны, а вдове и детям выдано единовременное пособие и была назначена ежегодная пенсия.

Выполняя последнюю волю Пушкина, Наталья Николаевна с детьми и незамужней сестрой Александриной переехала в свое родовое имение Полотняный Завод в Калужской губернии, где жила, соблюдая глубокий траур, никуда не выезжая и никого не принимая. Все ее время занимало воспитание детей: исключительно благодаря усилиям своей матери дети Пушкина с детства знали иностранные языки, изрядно разбирались в литературе и истории и обладали благородными манерами. Однако через два года Полотняный Завод пришлось покинуть: мать Натальи Николаевны отличалась крайней психической неуравновешенностью и склонностью к сумасбродствам, а жена брата Натали и хозяина имения Дмитрия Николаевича Гончарова, особа вздорная и склочная, не упускала случая упрекнуть золовок в том, что они живут за счет брата (что было неправдой), и устраивала сцены по любому поводу. Не выдержав подобной нездоровой обстановки, Натали с детьми и Александрина вернулись в Петербург, где поселились на Аптекарском острове и зажили по-прежнему, уединенно и скромно. Старинный друг Пушкина Петр Плетнев писал: «Живут совершенно по-монашески. Никуда не выезжают». Только в 1844 году – спустя семь лет после смерти Пушкина – Наталья Николаевна вторично вышла замуж. Ее супругом стал генерал-майор Петр Петрович Ланской, человек очень порядочный, добродушный и искренне обожавший свою жену и ее детей, особенно младшую, Ташу.

Все замечали, что Таша очень похожа на отца: и внешне – пухлыми африканскими губами, линией скул, разрезом глаз, и характером – страстным, волевым, пылким и открытым, жизнерадостным и непреклонным одновременно. Из-за неугомонной живости и непоседливости Ташу прозвали «бесенком», и эта бесовщинка в ее натуре еще не раз даст о себе знать в дальнейшем.

О красоте младшей дочери великого поэта начали говорить, когда самой Таше не было еще и четырнадцати лет. Современники отмечали, что Наталья Александровна была очень похожа на отца и удачно сочетала в себе его экзотическое обаяние с романтической красотой Натальи Николаевны. Ее называли «прекрасной дочерью прекрасной матери» и говорили, что она «яркой звездочкой сияла в столичном свете». С.М. Загоскин, сын известного в те годы романиста, вспоминал: «В жизнь мою я не видал женщины более красивой, как Наталья Александровна, дочь поэта Пушкина. Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизной лица, она сияла каким-то ослепительным блеском. Несмотря на мало правильные черты лица, напоминавшие африканский тип ее знаменитого отца, она могла называться совершенною красавицей, и если прибавить к этой красоте ум и любезность, то можно легко представить, как Наталья Александровна была окружена на великосветских балах и как около нее увивалась вся щегольская молодежь в Петербурге!»

Когда с детства от поклонников нет отбоя, первая любовь приходит рано. К Таше она пришла, когда ей не было пятнадцати, – в лице блестящего аристократа, красавца и умницы графа Николая Алексеевича Орлова. Он был старше Таши на восемь лет и обожал ее безмерно. Когда ей исполнилось шестнадцать, Орлов хотел свататься и испросил у своего отца благословения. Однако отец – в то время глава Третьего отделения – решительно воспротивился возможному браку своего сына, наследника древнего рода и будущего дипломата (Николай Орлов будет посланником в Брюсселе, Париже и Вене, а затем послом в Берлине) – с дочерью какого-то убитого на дуэли камер-юнкера, к тому же стихоплета. Влюбленным пришлось расстаться; кто знает, чего стоило Таше крушение ее первой – такой сильной, такой искренней, – любви…

Наталья Николаевна Пушкина-Ланская. Портрет работы И. Макарова, 1849 г.

Возможно, от отчаяния и обиды, а может быть, в надежде залечить раны, Таша приняла ухаживания другого потомка шефа жандармов – Михаила Леонтьевича Дубельта, сына того самого Леонтия Дубельта, что попортил немало крови ее отцу, а после гибели поэта опечатывал и разбирал его бумаги. Подполковник Михаил Дубельт был прекрасно известен в петербургском высшем обществе и как светский лев – обаятельный и умный красавец, и как вспыльчивый и необузданный повеса – гуляка и страстный игрок. Он был старше Таши на тринадцать лет – почти в два раза, и добивался руки юной красавицы весьма настойчиво. Таша тоже не желала тянуть… с реваншем? Или желанным супружеством? Вот только родители ее не одобряли подобной партии. Петр Петрович был прекрасно осведомлен обо всех недостатках будущего жениха, и, конечно же, не желал получить подобного субъекта в зятья, а Наталья Николаевна имела все основания возражать и против родства с семьей Дубельтов, и против самого Михаила, и против столь раннего брака своей любимой дочери вообще, прекрасно понимая, что Таша не влюблена настолько, чтобы быть готовой прожить с Михаилом всю жизнь, и знает жениха недостаточно, чтобы осознавать, что ей готовит совместная жизнь с ним. Однако Таша смогла настоять на своем – в сердцах она бросила матери: «Одну замариновала – и меня хочешь замариновать?» Сказано это было о старшей сестре, Марии Александровне, которой тогда был двадцать один год, а о замужестве и речи не было. В конце концов Наталья Николаевна, всегда отличавшаяся уступчивым характером, сдалась. Согласие на брак было дано, но покоя это не принесло.

Александра Петровна Арапова, дочь Натальи Николаевны и Ланского, писала в своих воспоминаниях: «Между помолвленными не раз возникали недоразумения, доходившие до ссор и размолвок, мать смущалась ими, страдала опасением за будущее, приходила сама к необходимости разрыва, отбрасывала всякий страх перед суровым «что об этом скажут», так как тогда куда строже относились к расстроенным свадьбам, но сестра противилась этому исходу, не соглашаясь взять обратно данное слово… Надо еще прибавить, что мать поддалась влиянию Дубельта, человека выдающегося ума, соединенного с замечательным красноречием. Он клялся ей в безумной любви к невесте и в твердом намерении составить ее счастие, и мать верила в его искренность, а зрелость возраста (…) внушала ей убеждение, что он сумеет стать ей опытным руководителем».