Александр Новиков - Записки уголовного барда

– Если б кентов, а то – ментов, – зловеще отшутился Славка, многозначительно поглядев в сторону Захара.

Его грев с прошедшего свидания спал ил ся. Как и по чьей вине – концов теперь не найти. Но он был твердо уверен, что без захаровской руки не обошлось.

После проверки я ходил кругами по двору, прикуривая одну сигарету от другой. Было над чем подумать. Свидание могло быть одни сутки, а могло быть и трое. На первый раз никому больше двух суток не давали. Да и то, чтобы получить их, нужно было ходатайство начальника отряда. А для меня какое могло быть ходатайство? Только в изолятор. Три дня – это для тех, кто «перевыполнял…», «зарекомендовал…» и «встал на путь исправления». То есть не для меня. Идти, по совету Захара, просить Грибанова? При этой мысли меня даже передернуло.

С такими думами я, улучив момент, незаметно двинул в клуб.

– Филаретов тебя сам вызовет, я так думаю, – успокоил Файзулла. – Наверняка сначала с женой побеседует, узнает – кто? что? откуда? Это его замполитская работа. А потом – с тобой.

Через пару часов запыхавшийся штабной шнырь, влетев в клуб как на крыльях, с порога выкрикнул:

– Новикова – к замполиту, срочно!

Кабинет Сан Саныча, в отличие от дюжевского, был светлым, просторным и обставлен резной мебелью местного ширпотребовского производства. На стене, над головой, висел портрет Горбачева. На противоположной –

Дзержинского. Сам хозяин кабинета был подчеркнуто радушным. Это был розовощекий, плотного телосложения, очень опрятный человек, одетый в белую рубашку с галстуком. Под кителем она особенно подчеркивала его причастность к политико-воспитательной работе.

– Разрешите?.. Здравствуйте. Осужд…

– Ладно, ладно, заходи, садись. Присаживайся, хе-хе. Сидеть – ты уже и так сидишь.

Я присел на свободный стул напротив, лихорадочно обдумывая свои шансы выпросить для свидания трое суток.

– Давно хотел вызвать тебя, но не стал этого делать в спешке – пусть сначала другие вдоволь набеседуются, – улыбаясь, сказал он, кивнув головой в сторону. Именно там, за стеной, находился кабинет Дюжева.

– Да я и сам к вам хотел напроситься, – поддержал я.

– В общем, так. Приехала к тебе на свидание жена. Я с ней беседовал сегодня в главном штабе, за забором. Рассказал, какие у нас правила, порядки – чтоб глупостей не наделала, деньги, там, в стельку не прятала или чтоб через забор не перекрикивалась, да в зону через кого попало не передавала. В общем, провел, так сказать, воспитательную работу. Она тут уже отличилась – сама тебе расскажет.

– Спасибо. Вроде бы за эти два года уже научилась…

– Ну, я на всякий случай. А насчет тебя – тут были всякие разговоры. И хорошие, и плохие. Короче говоря, чтоб долго не рассуждать, я подписал трое суток. Не потому, что Мустафа приходил, а просто так – авансом. Он, кстати, сам у меня вот-вот свидания лишится или в изолятор угодит – оборзел немного. Лично посажу, дождется…

Говорил он отрывисто, твердо, но абсолютно беззлобно. Ясно, что никуда он Мустафу не посадит и ничего его не лишит. Только, как говорится, – «чтобы жути нагнать».

– Грибанов приходил, жаловался на тебя. Но меня не сильно разжалобишь. В клуб ходить можешь, разрешаю. Но в сво-бод-но-е от работы время. И по выходным. Осенью будет смотр самодеятельности всех колоний управления. Там ближе к делу и видно будет. С Нижниковым я говорил. Он, правда, не очень со мной согласен. Короче говоря, пару лет тебе придется на разделке поработать, а там что-нибудь полегче найдем. А пока ходишь к Мустафе – вот и ходи. Грибанов будет интересоваться– скажешь, Филаретов поручил к Дню лесника концерт готовить. Все. Иди на свиданье, задерживать не буду.

– Спасибо. Александр Александрии.

– Ладно, ладно, давай…

Я вышел. Наверное, с улыбкой на лице.

Поезд Свердловск–Приобье, которым ехала Маша, прибыл рано утром. По дороге, разговорившись в купе с попутчиками, она познакомилась с семьей, жившей в том самом поселке, где стояла наша колония. До полудня, до того часа, когда начнут запускать приехавших на свидание, нужно было где-то переждать, и они очень любезно предложили остановиться у них. Семья оказалась действительно очень доброй и гостеприимной, впоследствии много нам помогавшей. Глава семьи работал вольнонаемным в каком-то управлении, его супруга – бухгалтером в конторе рядом с колонией.

Оставив вещи, Маша пошла в администрацию лагеря узнать распорядок и оформить соответствующие документы. Располагая запасом времени и движимая духом видавшей виды «декабристки», а может быть, из разведывательных целей, пошла Машенька по рельсам вдоль заколюченного забора туда, где, как ей казалось, мог находиться я.

Железнодорожный путь вел к участку, где я совсем недавно грузил березовыми плахами товарные вагоны. Их крыши выступали над кромкой ограды, увенчанной кольцами «колючки» и «путанки». На них стояло несколько парней, выглядывающих по всей вероятности кого-то из своих, приехавших также на свидание.

Залезать на крыши было строго запрещено, но что могли сделать часовые на вышках? Только накричать или звонить в штаб. К этому уже все привыкли, а потому считалось, если ненадолго – то можно. Это была почти полувековая традиция. Люди, приехавшие даже не на свидание, а просто так – матери, жены, отцы, братья, – приходили сюда. Кто– то кидал водку в грелке, кто-то связку сигарет, кто-то просил позвать «перебазарить». Иногда это удавалось. Стоящие на вагонах, завидя их с котомками, первыми орали:

– К кому?!. К кому?!.

– К Иванову!..

– Из какого отряда?!.

– Из девятого!.. Можете позвать сюда?!

Людям, которые приехали впервые, казалось, что «позвать сюда» – это все равно что вызвать ученика на минуту из класса, не дожидаясь перемены. И недоумевали или пугались, когда им в ответ кричали:

– Нет, не можем! Он очень далеко отсюда!

Биржа, или «промзона», была в длину более километра. Поэтому добежать из конца в конец было не так-то просто. А кроме всего, надо было знать куда бежать – вдруг по дороге нарвешься на начальство? По лагерному закону за добрую весть полагался магарыч со свидания, но при условии, что все прошло гладко. А если сдали? А если попался по дороге или хуже того – на крыше? Пиши пропало. Свидания лишали, невзирая на мольбы приехавших, а самого «соскучившегося» за уход с рабочего места и переговоры через запретку – в изолятор. Суток этак на десять–пятнадцать.

Разумеется, всего этого Маша не знала. Поэтому, проходя мимо забора, на окрик «Вы к кому?!» ответила честно и громко:

– К Новикову Александру!.. Десятый отряд!

Кто такой Новиков, в лагере дважды объяснять было не надо. На вагон полезли все, кто мог лазить. Желающих посмотреть, кто приехал, было больше, чем мест на крышах. Может быть, и побежали звать, но меня в тот день оставили на выходном, и я ходил вдоль барака, смоля сигарету за сигаретой.