Никита Михалков - Мои дневники

В ресторане шла чья-то свадьба. Ну, посидели мы, выпили. Словом, все это было мало интересно. Но Зорий напился. Напился сильно. Это с ним бывает редко.

Пришли мы домой. Зорий принес с собой две бутылки коньяку, шампанское, разбудил Козлова и Чубарова и дал им выпить. Точнее, влил в них. Выпил сам… Потом все было так, как разве что у Кафки может быть.

Зорий облил спину Козлова спиртом и поджег. «Козел» загорелся, как стог сухого сена. Кошмар! Все тушили Козлова… После этого Зорий, уже никакой, заспорил с Чубаровым о Сталине и в пылу этого спора назвал «сына героя» ублюдком. Ну, тут такое пошло – сил рассказывать нет!

Утром Чубаров всем сообщил, что он улетает, потому что он никогда не был ублюдком и что он всю ночь не спал (хотя его мощный храп трижды будил меня под утро). Потом Чубаров долго плакал – до тех пор, пока я не сбегал за бутылкой. После этого сын легендарного командира «врезал» и немного успокоился. Впрочем, ненадолго, вскоре открылись новые обиды.

«Молчать всегда красивее, чем говорить». Ф. М. Достоевский.

Я убежден, что вообще это у него психологический шок. Электрик из Одессы вдруг начинает ежедневно слышать, что он не только «сын героя», но и сам чуть ли не легенда. Пионеры, горны, барабаны, салюты из автоматов Калашникова – словом, черт знает что. Ему дарят подарки, водят в гости, поднимают тосты за него, поят. Раскрыв рот, слушают все, что бы он ни ляпнул. Ну да – еще, конечно же, двадцатидневное пьянство. И даже широкая душа одессита не вынесла такого восторга. Валентин «сломался».

Зорий облил спину Козлова спиртом и поджег. «Козел» загорелся, как стог сухого сена. Кошмар!

Смотрю я на это все, уже никак не реагируя. Все! Идея себя изжила. С меня лично хватит! Теперь бы все это свернуть спокойно.

Я знаю, почему три месяца шли мы относительно спокойно. Разгадка в том, что ко всему этому делу отношение было у нас одинаковым – ироничным. Как только один из нескольких начинает относиться к делу более серьезно, чем оно заслуживает, – отношения кончаются.

Я подумал о необходимости расчета в работе. Именно профессионального расчета. О том, что необходимо изначально представлять себе всю сцену в целом. И просчитывать ее воздействие на зрителя. Зрителя нужно «дожимать». Рассчитывать соотношения крупностей и длины кадров – именно это заставляет человека волноваться. Разумеется, необходимо, чтобы и весь мир фильма, и характер взаимоотношений были для зрителя волнующими.

Смотрели польскую ленту «Кудесник за рулем». Красивая, даже изящная, жизнь. Я почему-то заволновался. На экране была та, другая , жизнь, от которой я теперь далек, но к которой ревнив. Прелестные женщины, комфортные ландшафты…

Мне кажется, что все это идет мимо меня, что я никому не нужен. От этого хочется лезть из кожи вон, чтобы тебя заметили, хочется суетливо выговорить все, что кажется тебе талантливым и интересным и именно тобой рождено…

А потом я удивительно успокоился. Нужно делать свое дело. Делать дело! А уж там посмотрим. Если это волнует других, заставляет их плакать и смеяться вместе с тобой – все будет. Все будет в порядке.

«Молчать всегда красивее, чем говорить». Ф. М. Достоевский.

Никита Михалков в роли есаула Брылова в фильме «Свой среди чужих» (1974)

Человек, говорящий, только когда в этом есть необходимость. Может быть, в этом образ Брылова?

Прошло три дня. Просто не было времени писать. Прилетели в Магадан, он же – «Сталинград». Ужасающий город, на костях построенный. Встретили нас отвратительно. Никто и ничего ни про кого не знает. Разместили в общежитии… Но все это ерунда! Главное, теплый сортир! Машины бегают. А власть как и везде. Даже поражает эта однородность стиля, и внешнего и внутреннего.

У меня же удивительно спокойное состояние. Это, видимо, идет от осознания того, что ты – хозяин положения. Может, это и нескромно, но ведь так и есть на самом деле, поэтому скажу: пока я для них просто какой-то матрос, но я-то знаю, как они начинают вертеться после выступления моего, после показа отрывков из фильмов. Оттого и не тороплю никого. Это даже приятно. Сидишь скромненько. Ощущение, видимо, такое, как у человека, которого считают нищим, а он наследство получил и помалкивает.

Из обкома пошли в кино. Смотрели английскую картину с Йорк. Картина слабая, но английская актерская школа изумительна. Пластика, наполненность, сдержанность. Вообще, после каждого понравившегося мне произведения хочется сделать так же, но потом вновь возвращаюсь к своим ощущениям, мыслям. Хорошо ли это? А может, все от лености, а не от убежденности?

Порой что-то очень болезненное щемит душу. Особенно если что-то увидел талантливое и вдруг понял, что сам до этого бы не дошел. Особенно если за этим – если копнуть в ту же сторону – бездонная глубина. От этого ощущения больно, смятенно, бессильно.

Испытываю удовлетворение от вида некрасивой женщины. Не нужно суетиться и что-то «предпринимать», а что – неизвестно. Тогда и спокойней, и легче. А вот хорошенькую встретишь – сразу какое-то волнение и азарт. И вообще, гадкое желание сказать, что ты – киноартист. Черт бы побрал это желание!

Вообще, должен сказать, что такие вот холодные встречи, такое вот казенно-подозрительное отношение мне более близки, нежели чудовищная, дутая советская помпезность, с пионерами, трубами, барабанами, идиотами-учителями и пионервожатыми, с ветеранами и графоманами на пенсии.

Ужинали в местном ВТО. То же, что и у нас: бляди, пижоны, артисты. Две румяные толстушки сидели молча, ели мясо, пили пиво. Все время смотрели в тарелки. Испуганные девчушки какие-то. Я смотрел на них и думал о том, как создать образ эпохи, времени? – Соотношением типов, характеров, в том числе характеров взаимоотношений. Из этого складывается мир художника. И отношение художника к тому времени и к тому обществу, о котором он говорит.

Ну вот и прорвало начальство. Узнали! Ха-ха, началось! Да как! Это ж надо, оркестр пригласили! Корякские музыканты!..

Мы поехали в Олу. Это совершенно сказочное место! И дорога в Олу умопомрачительная – красы необычайной. Солнце было сумасшедшее. Сверкает залив подо льдом. Сопки снежные и дали неоглядные!..

И вот пришла мне удивительная мысль. Как озарение она была. Этот край был долго, да и остается, краем сосланных. Тем самым местом, которым лечили «отступников». Лечение жестоким климатом, неволей, изоляцией. С этой точки зрения – вполне подходящее место. Но никакое государство, никакая власть не может справиться с Природой и свободным ее восприятием личностью. Наверное, в этом и свобода человека самая великая. Свобода соприкосновения первозданного Божьего мира с миром твоим. И нет тут никаких преград. Открой глаза – взгляни в эту живую сказку, прикоснись с ней и подумай о том, что это ни от кого не зависит. Солнце будет вставать вне зависимости от государственных жуликов. И почувствуй силу. Силу от сознания близости с этим прекрасным, вечным, независимым. Видимо, это и есть высшая свобода узника. Нравственная.