Сборник - Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

Во время очередной прогулки по городу я захотел пи́сать. На счастье, неподалеку оказался железобетонный общественный туалет, очень похожий на фашистские оборонительные дзоты, какие я видел в Нормандии спустя много лет. Тогда, в Баку, я еще не знал об этой зловещей параллели и послушался маму, которая подвела меня к «дзоту» с той стороны, где над входным проемом проглядывался мужской опознавательный знак. Мама подпихнула меня, и я с яркого каспийского солнца нырнул в кромешную тьму.

Когда мои глаза, первоклассника московской спецшколы с углубленным изучением французского языка, привыкли к темноте, я различил следующее. Плесень и нечистоты делали помещение, в котором я оказался, весьма живописным. Вдоль стен зияли пробитые в полу дыры. Они походили на дыры в храме огнепоклонников, только крупнее. Края дыр украшали какашки разной давности, судя по степени их разложения. Отдельные какашки в беспорядке были разбросаны по полу. Над большею частью дыр на корточках кавказским полукругом сидели молчаливые усачи с мрачными лицами в пиджаках и кепках диметром с канализационный люк. В Баку повсюду можно было наблюдать таких усачей, сидящих на корточках. Только они обычно имели на себе брюки. У этих же брюки были спущены. Некоторые курили.

Справа, на уровне моего розового ушка, из крана капнула вода. Из умывальника с жужжанием поднялось несколько жирных мух. Я нерешительно потоптался и нервно вытер вспотевшие ладошки о новенькие голубые штаны-бананы. Штаны мне сшила молодая модница Вера И., дочка другой маминой подруги. Усачи повернули недружелюбные носы в мою сторону, этот джентльменский клуб явно не хотел меня принимать. Сглотнув, я попятился и вышел на свет и сказал маме, что все прошло благополучно.

Спустя многие годы я с нежностью вспоминаю то детское путешествие. Когда заходит речь об Азербайджане, я рассказываю о форели в забетонированном пруду, о Девичьей башне, о пустыне, ресторане «Гелюстан» и о «Капитанской дочке».

Валя Н. умерла несколькими годами позже от рака, хотя поговаривали, что от СПИДа. Жажда любви, которой она была лишена на родине, вылилась в многочисленные связи в заграничных поездках, ставших тогда доступными.

Модница Вера И., сшившая мне штаны-бананы, погибла в автокатастрофе, впервые сев за руль нового автомобиля. А штаны-бананы отдали носить какому-то другому мальчику, когда я из них вырос.

Нет для меня ничего более волнующего, чем найти в своих воспоминаниях невидимую раньше закладку времени и ту страницу, после которой жизнь если не изменилась, то стала такой, как есть, с обретенными чувствами.

Детство наполнено такими страницами, и вот одна из них.

Я был тогда ребенком, мой дедушка – стариком, но были мы как одно целое, как одно существо, как один человек, разнесенный по краям своей жизни и глядящий с удивлением и радостью на себя же, но в другом возрасте.

Каждый летний день дедушка ждал меня на своей скамейке в большом яблоневом саду, который тянулся за его домом до самой школы, где он проработал всю жизнь директором и куда мне предстояло пойти той осенью в первый класс.

Мой дом стоял на другом конце деревни, я шел по улице и думал, что эта дорога не только передо мной, но и в дедушкином ожидании – он знает обо мне, идущем. Я говорил ему об этом, и он сразу расцветал улыбкой, так ему нравились мои слова. Целый день мы проводили вместе – работали в саду, гуляли, обедали и все время беседовали, как взрослые.

Только вечером, после ужина, я уходил домой. На прощание, провожая меня, дедушка обязательно говорил что-то интересное или спрашивал о чем-нибудь, словно давая задание подумать об этом по дороге.

– А почему звезды мерцают? Как ты думаешь?

Я удивлялся: это кто у кого спрашивает? Кто был директором школы? Но, подчиняясь правилам игры в умного ребенка, находил быстрый ответ:

– Это они посылают нам сигналы. Что-то рассказывают.

Дедушка хвалил меня за эту догадку и объяснял, что эти сигналы шли к нам целую вечность – столько же, сколько существует Земля.

– Вот наконец и узнаем, для чего мы появились! – сказал я слова, которые помню до сих пор, потому что помню выражение лица дедушки при этом.

Наверное, после этого он и подарил мне открытку с ракетой, летящей к звездам, написав на ней: «Желаю тебе стать гордостью народов нашей страны». Я стеснялся этой открытки и спрятал ее, никому не показав.

Так и шло счастливое время.

Но однажды дома, долго не засыпая, я случайно подслушал разговор родителей. Наверное, дверь была неплотно закрыта. И я узнал, что дедушка болен и скоро умрет. Мой испуг был как молчание, сковавшее меня.

Я так же приходил к дедушке, но не мог ничего придумать, что ему сказать. Слова у меня не появлялись, но и дедушка стал больше молчать.

К дедушке приехал его бывший ученик Николай, работающий лесником. Приехал на коне, большом старом Малыше. Сам Николай пропадал где-то на работе днями и целыми неделями, а мы с дедушкой гуляли с Малышом за деревней. Мы шли по одному и тому же маршруту – выходили за школой в поле, выбирали там траву погуще, пасли Малыша и возвращались потом с другой стороны улицы. Я ехал верхом рядом с дедушкой, ведущим Малыша за уздечку. Хотя можно было обойтись и безо всякой уздечки – так же, как мы обходились без седла. Я просто сидел на теплой широкой спине коня, как на печке. Малыш всегда был спокойным – я не помню, чтобы он когда-нибудь бежал. Только шел. Наверное, думал при этом о чем-то своем. Иногда Малыш поворачивал голову, и я видел, как по его щеке стекает слеза. Я тревожился, что он плачет, обнимал его за шею и видел в блестящем глазу свое отражение.

И вот в один из дней дедушка пропал. Его искали все – мои родители, бабушка, но нигде не могли найти. Прошел день, наступил вечер.

Я прокрался в сарай к Малышу. Встал на перегородку, погладил его шею, надел уздечку через покорно подставленную голову. Тихонько вывел его за ворота. С лавочки забрался на него и попросил идти. Куда? Не знаю. Малыш шел медленно, но я не торопил его. Деревня и привычный для Малыша поворот дороги остались позади. Он шел и шел по бескрайнему полю куда-то вперед, и я отпустил ненужную уздечку. Подо мной покачивалось большое тело коня, и мне казалось, я еду на самой живой жизни, везущей меня куда-то. Я думал о дедушке.

Полевая дорога привела нас к дальнему кладбищу под купой деревьев. Так далеко мы с Малышом никогда раньше не приходили.

Дедушка сидел на склоне холма в высокой траве и смотрел куда-то вдаль, в другую сторону. Я спрыгнул и сел рядом. Малыш стал пастись возле нас.

– Ну вот и все, – сказал дедушка. – Вот и все.

Мы долго молчали.