Сюзанна Кэхалан - Разум в огне. Месяц моего безумия

Доктор Хан делала заметки, а я вдруг заявила:

– У меня расщепление личности.

Она терпеливо кивнула. Я выбрала один из самых противоречивых диагнозов в психиатрической сфере. Диссоциативное расстройство идентичности – так его теперь называют – это болезнь, при которой создается впечатление, что в человеке «живут» несколько совершенно разных, отличающихся друг от друга личностей, вплоть до того, что сам пациент порой не подозревает о существовании остальных своих «ипостасей». Некоторые врачи верят в существование этого диагноза, другие – нет (особенно учитывая, что «знаковая» пациентка с этим заболеванием – Сибил [10] – впоследствии оказалась шарлатанкой). Больные часто путают диссоциативное расстройство с другими психическими заболеваниями, в частности с шизофренией. Я вот явно запуталась.

– Этот диагноз поставил вам психиатр или, может быть, психолог? – мягко спросила доктор Хан.

– Да. Психиатр диагностировала у меня биполярное расстройство.

– И вы принимали лекарство от этой болезни?

– Я отказалась. Выплюнула его. Мне нужно отсюда выбраться. Мне здесь не место. Мне нужно в психбольницу. В Беллвью [11]. Здесь я в опасности.

– Почему вы так считаете?

– Все обо мне судачат. Они обсуждают меня и насмехаются надо мной за глаза. Мне нужно в Беллвью, там знают, как лечить мою болезнь. Не понимаю, что я вообще тут делаю. Я слышу, что обо мне говорят медсестры! Я слышу их мысли. Они говорят гадости.

«Параноидальное восприятие», – записала доктор Хан в журнале.

– Вы слышите их мысли? – переспросила она.

– Да. Весь мир надо мной потешается!

– А что еще вы слышите?

– По телевизору меня тоже обсуждают.

«Бред отношения», – записала доктор Хан. Бред отношения – это уверенность пациента в том, что в газетных статьях, песнях и телешоу говорится именно о нем.

– Бывали ли в вашей семье случаи психических заболеваний?

– Не знаю. Возможно, у бабушки было биполярное расстройство. Но вообще, они все сумасшедшие, – рассмеялась я. А потом накинулась на нее: – А вы знаете, что я имею полное право сама уйти отсюда? Я просто могу взять и уйти. По закону меня нельзя здесь удерживать против воли. Не хочу больше с вами разговаривать.

На основе наблюдений доктор Хан поставила два предполагаемых диагноза: «аффективное расстройство, требует уточнения» и «психоз, требует уточнения». Ее насторожили мои припадки и меланома в анамнезе: ей казалось, что у болезни должна быть неврологическая причина.

Если же мой внезапный психоз объяснялся не болезнью неврологического характера, самым вероятным диагнозом, по ее мнению, было биполярное расстройство типа А. Биполярное расстройство типа А характеризуется маниакальными или смешанными фазами (манией и депрессией). По шкале оценки биполярных пациентов от 1 (самые тяжелые случаи) до 100 (отсутствие симптомов) она поставила мне 45 – «серьезные симптомы». Доктор Хан также порекомендовала приставить ко мне индивидуальную охрану, чтобы предупредить возможные попытки к бегству.

Я больше не слышу их голосов. Какая же у нее гладкая кожа. Я разглядываю скулы доктора Хан и ее красивую оливковую кожу. Смотрю все пристальнее, все внимательнее. Вдруг ее лицо начинает меняться. Один за другим волоски седеют. Появляются морщины – сначала вокруг глаз, затем вокруг губ, на щеках, и вот ими покрыто уже все лицо. Щеки вваливаются, зубы желтеют. Веки нависают, рот становится бесформенным. Красавица-врач стареет на моих глазах.

Я отворачиваюсь и смотрю на Стивена; тот смотрит на меня. Его щетина меняет цвет – от коричневого до темно-серого; волосы белеют, как снег. Он похож на своего отца. Я перевожу взгляд на врача. Та с каждой секундой молодеет. Морщины на лице разглаживаются, в глазах появляется блеск, к ним возвращается их четкая миндалевидная форма; щеки полнеют, волосы окрашиваются в глубокий каштановый цвет. Вот ей тридцать; двадцать; тринадцать.

У меня есть дар. Я могу мысленно менять возраст человека. Такая уж я. Этого им у меня не отнять. У меня есть над ними власть. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо.

Чуть позже в тот же день к команде присоединился пятый врач. Мой случай заинтересовал доктора Иэна Арслана, психофармаколога. Арслан был под два метра ростом и больше напоминал стареющего хиппи, чем врача. За его любовь к поэтам-битникам и интеллектуальным объяснениям абстрактных медицинских терминов один из коллег-врачей прозвал его «ходячей битниковской энциклопедией».

Он тоже был наслышан о моих попытках сбежать и параноидальном бреде, поэтому сначала обратился к маме, попросив ее вспомнить все, что случилось за последние недели – с того момента, как я начала странно себя вести. Затем он поговорил с отцом. Короткой беседы со мной хватило, чтобы у него сложилось яркое представление о моих симптомах. Он опросил медсестер и даже позвонил доктору Бейли, который, согласно заметкам Арслана, заявил, что я «злоупотребляла алкоголем и выпивала две бутылки вина в день». С момента нашего последнего разговора с доктором Бейли количество выпиваемого мною алкоголя почему-то выросло в несколько раз.

Подытожив все собранные данные, доктор Арслан наметил два диагноза, которые ему хотелось бы исключить: постприпадочный психоз и шизоаффективное расстройство. Он не стал говорить моим родителям о втором предположительном диагнозе, зная, что это их расстроит.

Термин «шизоаффективное расстройство» впервые прозвучал в 1933 году в знаменитой работе «Шизоаффективные психозы». «Как гром среди ясного неба, рациональный ум вдруг охватывает сильнейший бред… пламя его разгорается без каких-либо предупредительных сигналов».

Чтобы «заслужить» такой диагноз, пациент должен испытывать два и более симптомов из «позитивного» и «негативного» списков. Позитивные симптомы – это бред, галлюцинации, спутанная речь; негативные – аутизм и общая апатия.

«Кнопка вызова медицинского персонала, палата 1279. Кнопка вызова медицинского персонала, палата 1279», – звучит металлический голос. Из-под натянутых до подбородка одеял выглядывает краешек моей больничной ночнушки. Я лежу, прижав к уху сотовый телефон, и оживленно говорю по нему. Но непонятно, есть ли кто-то на том конце провода. Затем я беру пульт от телевизора и начинаю говорить по нему – теперь уж точно с вымышленным собеседником. Обвиняюще показываю на камеру видеонаблюдения, бурно жестикулирую и в отчаянии хватаюсь за голову.

– О боже, – кричу я и нажимаю кнопку вызова медсестры.

– Что случилось? – раздается в динамике ее голос.

– Ничего, ничего, все в порядке.