Юрий Сушко - Последний роман Владимира Высоцкого

Накануне свадьбы Ирины с Равиковичем Кирилл Ласкари передал презент от Высоцкого – всякие модные штучки. Была и записка. «Арап Петра Великого» писал, что им очень нужно повидаться, у него есть определенные планы, и что Эфрос поставит для них антрепризный спектакль, и они с ним будут разъезжать по стране. Идея Высоцкого жениха довела до ручки. И тогда на его глазах невеста была вынуждена демонстративно порвать письмо.

Но и о мистике. На следующее утро после свадьбы Ирине позвонили и сообщили, что Владимир Семенович скончался. Напророчил Ибрагим Ганнибал, обещая в финале «Сказа…» своей возлюбленной Наташе Ртищевой: «…Счастье мое, никому я тебя до смерти не отдам». Так получилось, что до смерти Высоцкий никому ее не отдал…

Во время съемок «Арапа» обаяния Высоцкого на всех хватало.

Знаменитый Давид Тышлер, отвечавший за постановку фехтовальных сцен в картине, предложил, чтобы «Ганнибала» поднатаскала для съемок его лучшая ученица Таня Колчанова.

– Бонжур, мсье. – Она присела в реверансе, первый раз встретив Высоцкого на съемках.

Он, загримированный под арапа, с белой повязкой на лбу, в распахнутом шитом золотом камзоле, тут же ей подыграл:

– Пардон, мадемуазель, я не застегнут. – И стал поправлять камзол.

Потом, вспоминала Татьяна, Тышлер стал вводить его в сцену, обучать схеме поединка… Владимир был эмоционален, размахивал шпагой, никак не хотел вмещаться в привычные рамки. Если учесть, что фехтовать соперникам предстояло без масок, а к тому же в руках у Высоцкого была настоящая острая шпага ХVII века, то становится ясно, что позволить ему импровизировать Тышлер не мог. В какой-то момент Высоцкий царапнул острием щеку маэстро. Окровавленный (слегка) Давид Абрамович только и бросил: «Пусть Танька тебя потренирует».

Она носилась за Высоцким по винтовой лестнице, доставая его опахалом, а он должен быть защищаться. Митта орал: «Понатуральнее!» – и тогда Татьяна с маху сунула опахало в рот Высоцкому, тот в сердцах едва не воткнул в нее шпагу. Режиссеру понравилось, ей – не очень.

Случалось, после съемок Владимир подвозил Татьяну в МГУ, где она училась. За ее спиной шептались: «Девушка Высоцкого». Но она возражала: «Я не была девушкой Высоцкого. Просто я понимала и очень жалела его…»

Режиссер Говорухин долго молчал и смотрел на Ларису с изумлением:

– Значит, ты отказываешься от роли Вари Синичкиной ради того, чтобы сыграть Маньку-Облигацию. Я тебя правильно понял?

Лариса Удовиченко, преданно глядя в глаза Станиславу Сергеевичу, только выдохнула: «Да» – и мгновенно сменила позу, соблазнительно закинув ножку на ногу.

– Эта ваша Варя – такая правильная, а потому и такая скучная в этой своей правильности. – Лариса даже зевнула. И кокетливо повела плечиком. – А вот Маня…

– Ты что, с ума сошла? – возмутился Говорухин. – Посмотри на себя! Ты же такая милая, наивная девушка… Тебе бы Боттичелли позировать! Ну какая из тебя проститутка со стажем?.. А роль Синичкиной – мечта. Тебе будут завидовать все девушки Советского Союза… Ну, по рукам?

– Нет! – И произвела испытанную комбинацию глазами: пристальный взгляд на собеседника, потом в никуда, за его спину – и в свои коленки. – Только Манька!

Терпение Говорухина иссякло: «Позовите Высоцкого!»

Выслушав аргументы сторон, «капитан Жеглов» как внештатный консультант «Места встречи…» по кадрам произнес значительно и многообещающе: «А что, тут нечто есть… Ты ведь одесситка, Лариса?»

– Да! – гордо выпрямила спину Удовиченко. – И горжусь этим.

– Молодец, – одобрил Высоцкий. – А Одесса у нас что? Всегда была богата на заведения с уклоном «манек», в том числе и таких красивых. – И подмигнул воспрявшей духом Ларисе. – Почему бы не попробовать?.. Как, Слава, рискнем?

«С этим человеком работалось легко, – сразу признала Лариса Удовиченко. – Своей доброжелательностью, эмоциональностью он вдохновлял беспредельно. Каждым словом, взглядом, жестом задавал тон партнерам… Импровизировал он – импровизировали мы…»

Одна из таких импровизаций – то самое охромевшее правописание. «Помните, она спрашивала, как писать: облигация или аблигация? Я по своей неграмотности действительно не знала и спросила Высоцкого. Володя ответил: «Пиши: облигация». А Говорухин подслушал и сразу ухватился: «О! Замечательно! Так и оставим в картине. Импровизация в кадре – самое дорогое, что может быть». Правда, позже режиссер стал рассказывать, что сам сценку придумал…»

Высоцкий помогал юной актрисе не только в кадре. Лариса каялась: «По молодости я попала в глупую ситуацию. Однажды Говорухин выделил день отдыха всей съемочной группе: «Разрешаю сегодня погулять по злачным местам!» Съемка проходила в моем родном городе, и я бросила клич друзьям: «Ребята, мы должны гудеть всю ночь!» В притоны мы, конечно, не пошли, но остальные знаменитые места не остались незамеченными. А на следующий день я даже боялась дышать на Высоцкого: от меня та-а-ак пахло всяческой ночной жизнью! Я очень неуютно себя чувствовала и готова была сквозь землю провалиться. Но Высоцкий отвел меня в сторону, успокоил, сказал, чтобы я не переживала и не стеснялась. А в довершение подарил жестяную банку английского чая «Earl Grey», тогда это была большая редкость. И чтобы хоть как-то прийти в себя, я целый день пила этот чай…» На съемочной площадке Удовиченко сделала все так, как хотелось Говорухину – с перепугу, наверное.

Она знала себе цену и как актриса, и как женщина: «Мужчины меня любят – так сложилось смолоду… Почти сразу судьба подарила мне роли с очень мощными мужиками… Я была совсем наивной девочкой… Владимир Высоцкий многому научил меня на съемочной площадке, но пугал своей мужской мощью… Он говорил мне: «Ты – моя несостоявшаяся любовь». Он так шутил. А я бледнела, краснела, покрывалась пятнами и не знала, что ответить. И все на этом заканчивалось… Ему было 40. Сейчас кажется – никакой разницы, но в то время казалось огромной пропастью. Я к нему относилась как к мэтру, как к великому барду, популярнейшему актеру… Владимир Семенович – воспитанный, интеллигентный, умный человек. А я была молодая, хорошенькая. Естественно, любому мужчине, мне кажется, приятно смотреть на хорошенькую артистку…»

Манеру исполнения Ларисой роли «Аблигации» сравнивали с «кошачьей» грацией. Лариса подтверждала: «В Одессе, в доме, где я жила, в окне на первом этаже всегда восседала необыкновенная кошка. Пушистое, мурлыкающее существо нежилось на розовой подушке с розовым бантом на шее… Когда мне предстояло сыграть Маньку, я эту кошку и вспомнила…» Кокетство для Удовиченко было не капризом, а формой повседневного существования. И она любила цитировать Станиславского: «Роль – это я в предлагаемых обстоятельствах».