Сергей Миров - Это «Секрет»? Игра в «Битлз»

Фома:

– Начнем с того, что ревность таки была. Более того, мне фактически поставили условие, чтобы я с этим спектаклем поскорее закончил, потому что из-за него «Секрет» не может выстроить гастрольный график. И я это сделал! Представляешь? Предал большой коллектив, своего учителя… Потому что понимал, что наше общее дело важнее личных успехов…

Так почему же вышло так, что именно работа над ролью Элвиса Пресли, с которой семью годами раньше еще в дипломном спектакле ЛГИТ-МиКа начинался профессиональный артист Максим Леонидов, окончательно разорвала все творческие и дружеские связи? Давайте попробуем разобраться в этом, но… учтите, прошло почти тридцать лет. Каждый из участников той истории все это время разговаривал сам с собой, моделировал, искал виноватых… Думаю, что, услышав все версии, каждый должен сделать вывод самостоятельно.

Макс:

– Все началось гораздо раньше. В определенный момент я оказался в изоляции, мои ближайшие друзья перестали меня удовлетворять и в человеческом, и в творческом качестве. Я долго пытался им объяснить: команда выросла из коротких штанишек, хватит клоунады, паясничания. Вы уже не щенки, а взрослые псы, пора менять поведение, взрослеть, выходить на новый уровень… Они же меня этим загнобили, так как перестраиваться не хотели, и если говорят другое, то лукавят. Фома был главный противник – он, по сути, клоун, и по-другому просто не умел. А меня это «валяние дурака» стало все больше раздражать. Я же профи, а они не растут и ржут над этим. Я начал настаивать, а потом Натаныч принес пьесу про Элвиса, и этот спектакль стал последним гвоздем в мою крышку гроба!

Натаныч:

– Я же ведь не просто эту пьесу взял и принес! Я как-то зашел по делам в Главное управление культуры и случайно увидел на столе начальника отдела эту пьесу, «Король рок-н-ролла». Что это, спрашиваю, а это, отвечают, про Элвиса Пресли, один наш режиссер-эмигрант прислал из Германии с просьбой пристроить куда-нибудь. Ну, я ее просто тихо вынес оттуда, показал Максу, хочешь, спрашиваю… Он полистал и говорит – давай! Я ее так же тихо принес обратно и попросил уже официально. Встретились, сели, почитали, и все ребята говорят – можно попробовать!

Правда, я думаю, что все было не совсем так, и Натанычем «сыграли втемную». Он с этим не согласен, но я готов мотивировать!

Вот скажите мне, в какой Ленинградский театр тогда можно было пристроить эту пьесу? Совершенно понятно, что единственное место – только что открытый рок театр-студия «Секрет», на который уже смотрели косо в связи с отсутствием драматического репертуара. Полагаю, что ему этот материал специально подложили. А он сразу понял, что это именно то, что всем нужно, только в команде могут начаться проблемы, и поэтому решил сначала заручиться неофициальным согласием.

Макс:

– А как иначе-то? Они же не могли ничего возразить открыто, ведь есть наш братский кодекс поведения! А внутри у каждого, конечно, пошло раздражение тем, что весь спектакль строится под одного меня!

Я:

– А что, у тебя бы раздражение не пошло? Ты уверен, что смог бы держать себя в рамках приличий, если бы первый спектакль был ориентирован на Фому?

Макс:

– Не знаю. Не уверен. Вполне возможно, что и у меня пошли бы эти заскоки. Ревность к большим ролям в актерской среде даже сильнее развита, чем зависть к успеху.

Натаныч:

– И, между прочим, в ближайших репертуарных планах театра была постановка пьесы Стивена Полякова «Любимец публики», принесенная Фомой, да и Забл принес на себя пьесу «Смерть Ван Халена». Так что я видел, что обстановка сильно напрягается, и буквально умолял всех потерпеть ровно пятьдесят спектаклей, на которые подписан договор, а дальше начинаем работать на остальных.

Забл:

– Какая «Смерть Ван Халена»? Старый склеротик этот Натаныч. Я тогда уже начал вместе с Майком Науменко писать пьесу про Марка Волана.

«Король рок-н-ролла» мог стать первым спектаклем театра «Секрет»…

…а стал последним!

Мы продумали все сюжетные линии, подобрали саундтрек… А Майк взял да и умер.

Фома:

– Вранье это все. Я же видел по их настроению, что никакого «следующего спектакля» не будет. Они могли говорить что угодно, но никакой работы в этом направлении не велось. И вообще, при чем здесь «Любимец публики»? Я хотел ставить «Двор», это бы нас спасло и подняло.

Мура:

– А у меня никакой ревности не было! Наоборот, я в роли телохранителя Элвиса между своими выходами сидел довольный за кулисами, выпивал, а все остальные мне завидовали! Роли у остальных «секретов» были тоже «не ахти». Забл произносил несколько реплик в роли администратора Пресли, а Фома хоть и играл близкого ему по духу Эда Салливана, но объемом роли доволен категорически не был. И тут не работал даже знаменитый афоризм Щепкина «Нет маленьких ролей, есть маленькие актеры».

Фома:

– «Быть знаменитым некрасиво, не это подымает ввысь…» Нас обоих в институте учили именно этому, а тут у Макса случился какой-то переклин, и он об этом забыл! «Звездочка» накрыла. Ты же знаешь, у артистов только две болезни – «белочка» или «звездочка». Иногда вместе или по очереди! Все остальное лечится анальгином.

Натаныч:

– Но в основном тут виноват Фома. Они Макса просто затравили, когда «Элвис» начался. Дразнили его, игнорировали… Может, они думали, что так его вылечат?

Макс:

– Знаешь, я ведь всю свою жизнь посвятил тому, чтобы делать только то, что доставляет удовольствие. И вдруг я начинаю чувствовать, что перестал это удовольствие получать! Ну и зачем мне это надо? Фома репетировал так, что просто руки опускались. А иногда, вообще, на репетиции не приходил. Ну, разве можно так?

Я:

– А что, там у всех с тобой «пенисометрия» началась? И у Забла с Мурой тоже?

Макс:

– Пожалуй, да. Только они тогда со мной Фомою мерялись! И висели при нем, как два неотъемлемых элемента.

Мура:

– А я вот прямо такой страшной атмосферы не помню! Мы же тогда, летом 1989-го, выступали на юбилее у «Машины Времени», причем Фома и Макс так лихо и быстро написали поздравительные частушки! Прекрасно они могли и общаться, и работать, и творить вместе!

Согласен с Мурой. Я прекрасно помню это выступление, эти частушки, ведь мы тогда впервые стояли все вместе на одной сцене: «Машина» в разных составах, «Секрет», Градский, Романов, Крис, Майк, и мы с тогдашним «Фэн о’Мэном». Честно говоря, никакой напряженной атмосферы в «Секрете» я не почувствовал, но, может быть, поэтому они и считаются хорошими артистами?