Владимир Конев - Прокляты и забыты. Отверженные Герои СССР

Осенью 1945 г. Буршик был послан на учебу в Военную академию бронетанковых и механизированных войск им. И.В. Сталина в СССР, но проучился недолго. Советские врачи обнаружили у него туберкулез, предложили лечение в Крыму. Он предпочел лечиться дома и вернулся в Чехословакию.

Туберкулез был в запущенном состоянии, и после «проработки» Буршик решает серьезно заняться состоянием своего здоровья.

1 февраля 1947 г. следует развод, после которого он уезжает лечиться в санаторий. Там он встречает новую любовь. Лишь на свадьбе, которая состоялась 25 сентября того же года, тридцатисемилетний жених с удивлением узнает, что невесте не 25 лет, как он думал, а всего 19.

Во время февральских событий 1948 г., когда власть в стране перешла к коммунистам, Буршик получил известие о смерти отца. В сентябре того же года в его новой семье родилась дочь.

Стрессы и заботы о семье не способствовали улучшению его состояния здоровья. Больше времени Буршик находился в санатории в Яблонкове, чем дома. После длительного лечения с конца 1948 г. он продолжил амбулаторное лечение до апреля следующего года. В июне 1949 г., когда он снова был в Яблонкове, его посетил один знакомый офицер, который предложил ему возглавить военный отдел нелегальной организации в Моравской Остраве. Сославшись на состояние здоровья, Буршик тогда отказался. Пообещал, что отзовется, как только будет здоров.

Чувствовал он себя во время лечения не в своей тарелке и стал все чаще задумываться об уходе из армии. Тем не менее под занавес его даже рекомендовали к повышению в должности.

Врачи посоветовали сменить ему климат и переехать в более теплый край. Буршики выбрали Шумаву, что неподалеку от Домажлице.

В начале ноября 1949 г. Буршика вызвали в столицу Словакии город Брно на празднование 5-летия боев на Дукле и вручение памятной медали. Устроители мероприятия совместили его с празднованием очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Это вызвало неудовольствие Буршика, который вынужден был слушать соответствующие речи о мудром и великом вожде Сталине и его верном последователе Клементе Готвальде. В разговорах с людьми он прекрасно знал, что в стране растет недовольство политикой коммунистов, которые захватили в стране единоличную власть.

После торжества, которое затянулось, в семь часов вечера Буршик выехал в Остраву. В освобождаемой ими квартире он должен был забрать кое-какие вещи и, наконец, попрощаться с соседями.

Рано утром в дверь квартиры позвонили. За окном стоял знакомый офицер Козина, но в гражданском костюме. Офицер вручил ему новый приказ: срочно явиться в Прагу, в Министерство обороны, — и настоял, чтобы Буршик выехал немедленно. Он предложил свой служебный автомобиль. С этого момента офицер не отставал от Буршика ни на шаг. В дороге, когда они обедали в ресторане, он даже последовал за ним в туалет.

Автомобиль въехал в Прагу уже в сумерках, когда в министерстве уже явно никто не работал. Привязчивый офицер предложил переночевать на квартире, откуда, как он заверил, до министерства пару шагов. Вместо этого автомобиль заехал прямо во двор военной тюрьмы Панкрац.

Буршику тут же был предъявлен орден на обыск, который весь день томился в кармане его спутника. Йозеф вспоминал: «Казалось мне все как будто во сне. Этого не может быть, это неправда. Неужели я какой-то преступник?

Неожиданно стал около меня полукругом кордон из офицеров и унтер-офицеров. Вместе с Козиновым пистолетом в меня целились стволы несколько автоматов. Не удержался я и заорал:

— Вы есть хуже сброд, чем гестаповцы!

В этот момент на меня бросились с обеих сторон и, несмотря на мое бесполезное сопротивление, потащили в тюрьму. Запихнули они меня в небольшую темную каморку с миниатюрным оконцем с решеткой и обитыми железом дверями. «Роскошь» обстановки создавала одна казарменная койка. Так, за это сражался, солдат! — пробежало у меня в голове. Но сразу затем я с иронией выговорил, что будет еще хуже.

Три тюремных надзирателя меня насильно раздели донага, и после обстоятельного личного просмотра я должен был надеть одежду арестанта.

«Так не поступают честные чехословацкие офицеры. Те бы шли на дело прямо и открыто!» — сказал я присутствовавшим здесь Козине и нескольким другим офицерам, которые пришли полюбоваться моим покорением. Прежде чем они ушли, еще я на них крикнул, что они обыкновенная банда.

В каморке было весьма прохладно. Для меня с таким расшатанным здоровьем это уже само по себе было весьма опасно. Застучал я в двери…

Однако же, неожиданно мою ту просьбу Райциновы холуи исполнили. В общем, затопили. Только я весь немного согрелся, начал я в двери стучать снова. Попросил, чтобы был приведен к надлежащим образом допросу. Не мог я понять, из-за чего все произошло. Этот вечер и эту первую ночь допросы не проводились. Аж на следующий день.

Утра я все не мог дождаться. Наконец загромыхали ключи, и был я приведен к допросу. Из вопросов я понял, что меня подозревают в сотрудничестве с антикоммунистической группой.

Было это время трагических парадоксов. Между тем как меня интенсивно допрашивали подручные Райцина в знаменитом «градчанском домике», военный оркестр на концерте в Оломоуце играл военный поход, который был составлен на славу Гзроя Советского Союза и назывался «Буршиков поход»… В мою честь был выставлен в Праге портрет на одной из самых оживленных улиц, рядом в магазине торговали моими фотографиями в воинской форме со всеми орденами и медалями и текстом:

«Это есть один из беглецов, которые заслужили нашу независимость!»

Почти 4000 км прошел его танк «Ян Жижка», который решили сохранить в качестве вечного свидетельства того, как сталь и люди СССР и Чехословакии вместе сражались за независимость и свободу народов. Как вместе победили [46] Вместо этого на постамент в Праге был поднят танк «Лидице». .

Никто, даже мои самые близкие, долгое время не знали, где находится их сын, брат и муж и что с ним.

В тюрьме узнал Буршик о рождении второй дочери. Имел он во время следствия, в отличие от других арестованных, одно существенное преимущество. При допросах к нему не применяли мер физического воздействия.

7 марта 1950 г. вместе с группой известных в стране людей разных профессий и убеждений Буршик предстает перед Военным трибуналом по обвинению… в государственной измене. Серьезным пунктом обвинения стали показания его брата Штефана Буршика, бывшего начальника жандармерии в городе Хебе. Согласно показаниям брата, Йозеф направлял к нему граждан, которых он за плату нелегально в июне и июле 1948 г. в районе Хебе переправлял через границу. Параграф 1 части 2 закона № 231/1948 был применен по отношению к Буршику по минимуму: 10 лет заключения, лишение всех наград и воинского звания, конфискация половины имущества, штраф в 10 тысяч крон и лишение гражданских прав после отбытия срока наказания на 5 лет. Осудить прославленного Героя войны к высшей мере наказания не посмели.