Вероника Севостьянова - Про меня и Свету. Дневник онкологического больного

Конечно, я уже обсуждала и с родственниками, и с друзьями, что, возможно, мне сделают не легонькую операцию, удалив из разреза лишь опухоль, а могут и все оттяпать, – но это же я так, теоретизировала. Ведь наш разговор более шести месяцев назад начинался с диагностирования: дескать, опухоль у меня небольшая, стадия вторая, начальная, и потому операция будет, несомненно, органосохраняющей. Хотелось понять, для чего же мне полгода мучили организм химией, травили ядом почки, печень, желчный, желудок и заглушали болью мысли и мозги, чтобы потом объявить приговор более суровый, чем тот, что был вынесен до начала лечения.

Я пыталась что-то мямлить, он смотрел мимо меня и всеми фибрами демонстрировал, что ему совершенно некогда. Лишняя я в его кабинете, лишняя, нет у хирурга на меня времени. Пошла. Долго и бестолково ходила по улицам, пытаясь через ноги выбить накатившее настроение, звонила всем подряд, кричала в трубку, какая сволочь мой хирург и как я была права, не доверяя убийцам в белых халатах. Ну не люблю я врачей, не люблю.

В платной клинике сделала по собственной инициативе дополнительные УЗИ и маммографию. Оба специалиста были благосклонны, говорили, что и до того маленькая опухоль уменьшилась еще в два раза, увеличенный лимфоузел вообще загадочно исчез и регрессия болезни на фоне химиотерапии существенна и заметна. Конечно, сразу захотелось поделиться радостью, поэтому, вызвонив Зою, вытащила ее в кафе. Пили пиво, рассуждали, что надо бороться за свое здоровье и свою жизнь самостоятельно, перепроверяя диагнозы врачей по два, три, а то и четыре раза. Воодушевленная разговором и двумя бокалами темного пива, позвонила хирургу на сотовый и снова услышала: “Я буду делать полную мастэктомию”. Как в холодный омут окунул. Пива больше не хотелось, и Петербург снова стал привычно серым с низким свинцовым небом и строгой мрачной архитектурой. Лишь в конце короткого разговора голос его стал наконец-то похож на человеческий, и он устало сказал: “Хорошо, приезжайте утром в понедельник, я еще раз вас посмотрю”.

Онкологическая больница расположена за городом – мне от дома, с пересадками на метро и маршрутке, полтора-два часа пути. Ехала, прижав к груди заветные маммограмму и результаты УЗИ, дождалась приема к хирургу и снова услышала: “Полную мастэктомию”. Понимаю, что уже истерю, а в голове единственные мысли о том, что он издевается. Зачем же я тащилась в такую даль, чтобы услышать все те же старые и противные слова? И я тупо таращила на него свои глаза, он так же старательно смотрел на меня, его очки противно блестели, мои, скорее всего, тоже. Он опять устало вздохнул: “Ну, если уж вы так держитесь за свою грудь, я попробую сделать резекцию опухоли”. И я что-то забормотала, затараторила, залепетала и выдала еще множество звуков, основной смысл которых сводился к мысли: “Ну что вы, я же и не настаиваю, я вам полностью доверяю”. А сама быстро-быстро пятилась к двери, чтобы он не успел передумать. “Но я не обещаю, – крикнул он мне вдогонку. – Готовьтесь к госпитализации десятого октября”. Ну что же, значит, у меня три дня, чтобы сдать необходимые анализы, решить вопросы на работе и собрать больничную сумку.

Пока бегала по магазинам, закупая необходимые для больницы трусы, носки и обязательные утягивающие противоэмболические чулки, заодно наконец купила и одеяло. Старое я выкинула, когда между первой и второй химиями переезжала из одной коммуналки в моем любимом старом центре Питера в другую коммуналку все в том же центре.

Расстояние между этими двумя домами около шестисот метров, от каждого из них до Невского проспекта не более трех минут пешего хода, и цена у жилья практически одинаковая, но разница в квартирах неописуемая. Все же коммуналка – это не метраж и не расположение окон. Коммуналка это в первую очередь соседи. И мне, понаехавшей провинциалке, незнакомой с питерскими реалиями, и невдомек в первый раз было, на что же смотреть при выборе и покупке. Уже потом коренные петербуржцы рассказали все про тонкости городского жилья. И вторую квартиру я искала почти со знанием дела.

Но пока шел долгий процесс продажи, подбора, сбора отказов от соседей и оформления документов, я уже начала лечение. Как тогда я смогла завершить квартирный процесс, я так до сих пор и не понимаю. Помню, что в банк на закладку денег в ячейку и подписание двусторонних договоров меня привезли из больницы.

Это было как раз тот день, когда у меня взыграл желчный. И я, написав отказ от операции и согласившись в письменной форме, что все риски за свою жизнь беру на себя, рванула в финансовое учреждение. Сейчас написала “рванула”, и самой стало смешно. На самом-то деле я доковыляла до машины риелтора Светланы, я плюхнулась сначала в авто, а потом на какой-то диван в банке, я на автомате выискивала несуществующие ошибки в документах, я пыталась еще сделать вид, что немного соображаю. И вот, кстати, в тот момент я была безумно рада, что у меня уже есть парик. Его бойкий игривый вид придавал моему образу хоть какую-то живость. А длинная челка из искусственных волос прикрывала на лице следы боли. Кажется, я даже была похожа на человека.

Итак, я наконец купила одеяло. Дорогое, мягкое, легкое, из овечьей шерсти. Весной они были в распродаже. Но весной мне его было не надо. Весной я совершенно искренне полагала, что все равно до осени не доживу, так зачем тратиться на ненужную вещь? А сегодня пришлось купить. Может, это в городе похолодало? А может, я просто решила, что остаюсь на земле? Пока точно не знаю, что же меня на это подвигло.

Я в больнице. Палата двухместная, и моя соседка Надя, глядя на меня, осторожно спросила: “А вы зачем с чемоданом сюда?” Ну вот, опять этот вопрос. Как это зачем? В чемодане у меня два полотенца и куча теплой одежды и нижнего белья, чтобы не заморачиваться с постирушкой под краном госпитального умывальника. В чемодане термос, чтобы приятно проводить время по вечерам, плеер с закачанной музыкой, учебники английского и ноутбук. Я снова не стала оформлять больничный, договорившись на работе, что буду продолжать редактировать журнал и из палаты. И еще на ноутбук закачаны все мои любимые фильмы. Надя приехала с парой трусов и рулоном туалетной бумаги. Наде пообещали, что ее операция пройдет минут за двадцать и выпишут ее буквально через пару дней. Забегая вперед, оговорюсь, что Надя пролежала в стенах лечебницы больше месяца. Операция оказалась сложной и травмирующей, раны долго потом не заживали, врачи, как и обычно, ошиблись с диагнозом.

И уже утром моя первая встреча с заведующим отделением. Он диагностировал с ходу, пока я не успела до конца и раздеться: “Полная мастэктомия”. Я даже заплакать не успела. А просто побежала искать своего врача. Выплеснула на него все, что думаю о нашей медицине, и услышала в ответ успокаивающее: “Ну что вы плачете? Ведь оперировать вас буду я, а я вам обещал”. А потом мы с Надей залезли в Интернет, чтобы почитать отзывы о наших врачах, и вдруг выяснили, что заведующий нашим маммологическим отделением – по образованию и профилю работы гастроэнтеролог. Вот так открытие! Учился на гастроэнтеролога, кандидатскую защитил по гастроэнтерологии, дополнительное образование получил по пластической хирургии, возглавил отделение маммологии. Но зато многие издания пишут, что он очень эффективный менеджер. Ну что же, вот так и живем. Вот так и лечимся.