Вероника Севостьянова - Про меня и Свету. Дневник онкологического больного

Ну, и собственно все. Процесс введения на этом и заканчивается. Можно идти домой. Ну а я даже и в этот день направляюсь на работу. Первый день начался. Часов через пять после процедуры наступает… Впрочем, можно я это допишу в другой раз? За один день накарябать столько много разных букв для меня уже слишком утомительно.

Звонила Лариса. “Купила себе новую швейную машинку, хочу старую отдать в хорошие руки, – начала она сразу о деле. – Возьмешь?” Конечно, возьму, почему не взять. В конце концов, если тоже решу купить себе новую, то эту также передам по цепочке в хорошие руки. А кладовка в новой квартире позволяет мне нынче складировать кучу всякого барахла. И хотя я так себе Плюшкин – я любитель скорее выбросить вещи, чем хранить, – но машинка в хозяйстве реально пригодится, да и не плохая она у Ларисы.

“В общем приезжай, забирай, у меня тележка есть, на ней до метро машинку и дотащишь” – вот на этих Ларисиных словах я уже к концу предложения громко смеялась. Какая тележка? Куда тащить? Пришлось Ларисе объяснять, что, пока я на метро доеду из своего центра до ее Кировского завода и дойду до ее дома на Васи Алексеева, меня уже и саму можно будет только на тележку. Ну и тащить.

Потом Лариса расспрашивала меня о настроении, о новой короткой прическе, о том, как я переношу химию. И, кажется, так окончательно и не поверила, что я давно уже и без сил, и без волос. Странно, если честно, ведь Лариса сама врач. Пусть она и не онколог, но все равно должна иметь представление о том, как влияет на организм болезнь и сколько жизненной энергии съедает химиотерапия. Я несколько минут пыталась ей что-то объяснять, но потом поняла, что устала. В итоге Лариса решила мне сама с помощью сына машинку привезти. А заодно обещала и пирог домашней выпечки. И я поняла, что она решила начать меня баловать.

И, кстати, о помощи. Есть рядом люди, которые, узнав о моей болезни, продолжают вести себя, как и прежде. Они шутят, смеются, балагурят, они заставляют меня забыть, что я сегодня слаба. Но в какой-то момент протягивают вкусное со словами: “Съешь и мое, тебе сейчас это нужнее” – и незаметно поддерживают под локоть в момент, когда меня слегка заносит от потери равновесия. Это такие простые будничные мелочи, но в каждый подобный миг меня захлестывает волна благодарности и нежности к миру. И есть те, кто с пафосом говорит: “Ты мне сразу звони, если что, я помогу”. А звонить-то им как раз и не хочется.

Пожалуй, сделаю самой себе памятку на будущее. Когда я захочу кому-то помочь, надо просто это осуществить. Буднично, тихо и без огласки сделать то, что в моих силах. Лучше купить буханку хлеба, чем пообещать килограмм икры. Больные не всегда просят о помощи. Больным это зачастую неловко. Больные очень боятся получить отказ.

Сегодня на час пораньше ушла с работы, чтобы успеть на дневной показ очередных “Смурфиков”, и утащила с собой и своего дизайнера. Идея как-то родилась внезапно, мы залезли на сайт ближайшего кинотеатра и, хором закричав “Последний сеанс через двадцать минут!”, побежали из офиса. И вот сегодня я и поняла, насколько сильно сдала.

До кинотеатра от нашей работы всего километра полтора, и раньше я такое расстояние спокойно проходила меньше чем за пятнадцать минут. К тому же, чем втискиваться, пусть и на пять минут, в переполненный вагон метро, по старому городу, по его историческому центру намного приятнее пройтись пешком. Мы и пошли. Надя – девушка худенькая, юркая, шустрая, и раньше, буквально совсем еще недавно, она всегда торопилась за мной почти вприпрыжку и за моей спиной приговаривала: “Ой, ну как вы так быстро ходить умудряетесь?” А сегодня это я за ней едва поспевала. Она шла все тем же обычным своим шагом, а я почти бежала, чтобы не отстать, и понимала, что у меня уже начинают отказывать ноги, а я сама потихоньку задыхаюсь. Она оглянулась, все поняла, сказала: “А давайте-ка поедем на метро” – и окинула меня жалостливым взглядом. Мы развернулись в обратную сторону и через несколько десятков метров спустились в подземку.

Кино оказалось хорошим, я вообще мультфильмы люблю. А вот мысли у меня были грустными. Я, конечно, и раньше понимала, что силы уходят, ощущала, что слабею; давно уже не ходила гулять далеко от дома, время посиделок с подругами сразу определяла: “Только, чур, не больше часа” – да и вообще старалась не назначать самой себе больше одного дела в два дня. Но этот пример оказался уж больно показательным. Здесь не было расплывчатых “Я теперь ложусь чуть раньше, встаю чуть позже, а устаю чуть быстрее”. Жизнь выдала мне совершено четкое сравнение. Скорость ходьбы одного человека и скорость ходьбы другого человека и снова скорость ходьбы одного и медленную скорость другого. Вот и все, вот такой звоночек. И снова я понимаю, что надо об этом не думать. Что же, буду стараться. Не думать, не думать, не думать. Спать!

Через три дня контрольные УЗИ и маммография. В понедельник наш молодой доктор выйдет из короткого семидневного отпуска и будет смотреть наши со Светой анализы и думать. Потом пойдет советоваться с главным и снова думать. Если я все правильно понимаю, то Свете будут однозначно продолжать делать химию, а меня могут уже и на операцию послать. Ведь если я опять же все правильно понимаю, моя опухоль меньше и моложе. Но готова ли я уже к операции? Размышляю об этом почти каждый день после последней химии.

Вроде, с одной стороны, если врачи решат, что пора резаться, то есть смысл верить, что лечение прошло удачно и угрозы метастазирования нет. Ну вырежут, ну проведут после операции еще дополнительные химию или облучение, ну отпустят в яркий мир новой жизни. А если резать рано? Ведь тот симптом, который четыре месяца назад и заставил меня понять, что у меня рак груди, снова вылез наружу. Ну или, если точнее, снова втянулся.

Эффект площадки, втяжение кожи, симптом умбиликации – как хотите, назовите этот дефект, что слегка портит округлость груди, – опять проявился. Он исчез после первой химии, и я радовалась. А после второй все было, как и до лечения. После третьей грудь стала практически идеальна, а в последние несколько дней эффект вновь вернулся. И я каждый раз, когда бываю без бюстгальтера, утром после сна, в течение дня после душа и вечером перед сном, как маньяк, тяну руку вверх и проверяю, на месте ли эта впадинка. На месте.

В детстве так расковыриваешь разбитые коленки. Знаешь, что нельзя трогать подсохшую болячку, уже сто раз тебе говорили: “Не ковыряй, жди, пока подсохнет и сама отвалится”, – а все равно тянешься и отколупываешь и думаешь, что там уже будет чистая кожа, а оттуда снова, как на грех, идет яркая кровь. И ведь реально знаешь, что ковырять нельзя, а все равно ковыряешь. Вот так и я по несколько раз на день проверяю и все жду, что предыдущая проверка была ошибочной и втяжение исчезло. Но оно на месте. Оно, кажется, даже растет, и это меня и пугает и радует одновременно. Странно, да, что меня радует наличие болезни? Но я уже сама с собой поговорила и проанализировала. Если кратко, то радуюсь, что есть яркое проявление заболевания и именно оно сможет убедить врачей, что к операции я пока не готова. И тогда мне тоже, как и Свете, продолжат вливать в вены очередной яд и будем мы снова как два попугая-неразлучника бегать по отделению и вместе ждать предстоящего выздоровления.