Вероника Севостьянова - Про меня и Свету. Дневник онкологического больного

Ну и напоследок, об одежде, раз уж сегодня выдался день советов. Наверное, самое удобное в больничной обстановке – простой халат. Но я, например, и дома в халатах не хожу, нет в моем гардеробе халатов, поэтому, когда я еще только бегала и справки для госпитализации собирала, я с удовольствием воспользовалась рекомендациями тех, кто уже выписывался из отделения. Я пошла и прикупила себе к спортивным брюкам две хлопчатобумажные рубашки. Одну с короткими рукавами, другую – с длинными. И, самое важное условие, с пуговичками спереди. Поверьте, это единственная одежда, которую сумеешь на себя надеть в те первые дни, когда рука еще не поднимается и ни о каких майках, футболках или пижамных распашонках речи даже не идет. Купить рубашки с пуговичками и взять с собой в больницу термос – это два самых важных совета, которые помогли мне пережить эти десять дней в хирургическом отделении. Чувствуете, что я уже готовлюсь к выписке? Да-да, я жду последней перевязки и надеюсь, что после нее меня отпустят домой.

Вчера доктор обо мне забыл. Совсем забыл! Вот тебе и любимый хирург, которому я беспрестанно пою дифирамбы. Утром был с обходом у всех, кроме как у меня, в полдень я не дождалась вызова на перевязку, после обеда попыталась обратить на себя его внимание, когда он в составе целой комиссии осматривал палаты нашего отделения, но снова безуспешно. А ближе к ужину я заняла оборону около его кабинета и стала терпеливо ждать. Сорок минут в засаде – и доктор мой. Смущенный, взволнованный, взмахивающий руками: “Я что же, про вас забыл?”. “Забыли”, – взмахиваю руками и я и подставляю бок, чтобы мне удалили последний из оставшихся дренажей. Гармошка дренажа, куда все эти дни стекали кровь и лимфа из раны, сегодня уже пуста. Трубочка легко выходит из надреза на теле, но хирург, подстраховываясь, вводит мне под кожу длинную иглу, чтобы откачать, возможно оставшуюся жидкость. Шприц чист, я вздыхаю с облегчением. Процедура откачки неприятна, и я рада, что больше мне ей подвергаться не придется. Впрочем, это было вчера.

А сегодня с утра я готовлюсь к выписке. Света, моя заботливый риелтор, уже мчится на машине в сторону больницы, чтобы везти меня домой. Вещи в чемодан кидаю в спешке и беспорядке, рассудив, что все равно придется это все стирать и отмывать от больничных запахов. Документы, в которых зафиксировано все, что со мной было проделано, уже подписаны и проштампованы, а сквозь одежду в это время у меня проступает кровь. И я бегу к Василь Петровичу. Мой хирург сегодня на семинаре, и все мое утреннее горделивое “И так выпишусь, без осмотра, что же я перед чужим врачом раздеваться буду” испаряется под влиянием страха буквально за пару секунд.

“Тэк-с”, – многозначительно произносит как всегда импозантный Василь Петрович и просит Тамару подать ему шприц. “Не надо”, – сурово бубню я, понимая, что он хочет вогнать в меня иглу в поисках жидкости. “Надо, я лучше знаю, я врач”, – и он распаковывает медицинский инструмент. “Спорим? – выдыхаю я, одновременно вздрагивая от болезненного укола, и обреченно добавляю: – На шоколадку”. “Спорим, – соглашается Василь Петрович, – только мы с Тамарочкой не едим шоколад, мы с Тамарочкой любим дорогое шампанское”. А спустя буквально полсекунды после заключения пари мы все трое понимаем, что шприц девственно чист. Теперь уже растерянно и монотонно бубнит врач: “Перевязку сделаем, немного кровит – это не страшно, потом зайдите ко мне в кабинет за шоколадкой”. Но я чувствую себя победителем: “Никаких шоколадок, мы с Тамарочкой любим дорогое шампанское”. Тамара, посмеиваясь, от своей доли отказывается, а я проявляю настойчивость.

Ну что же, подвожу итоги пребывания в больнице: шампанского у меня нет, но бутылка коньяка, добытая в честном споре, горделиво поблескивает своим боком на моем шкафу. Ну да, коньяк, ведь именно коньяки несут и несут больные врачам, ориентируясь на известный анекдот: “Доктор цветы не пьет”. Интересно, я первая из пациентов, кто нарушил направление движения подарочного алкоголя? Есть ли еще те, кто не внес бутылку в больницу, а вынес? Впрочем, даже если нас в этом мире будет и двое, я все равно своим достижением усиленно горжусь. И уверена, что по праву.

Впереди у меня неделя свободы. Не ранее чем через семь дней будут готовы результаты новой патоморфологии, и лишь тогда окончательно станет ясно, допустят ли меня к лучевой терапии или потребуется повторная операция. А пока врачи будут изучать удаленную опухоль и считать количество метастазов в лимфоузлах, если они там, конечно, есть. Впрочем, оговорюсь, метастазы у меня есть, это я знаю заранее. Именно из-за их наличия мне и поставили вторую стадию, именно поэтому и удалили лимфоузлы. Как пояснил мой хирург, удаление лимфоузлов – это в том числе и обязательный элемент стадирования болезни. Сколько у человека лимфоузлов? У всех по разному. В тройственной связке подмышечных, подключичных и подлопаточных от тридцати пяти до семидесяти штук. Мне удалили лишь часть, тем же, у кого болезнь запущена, удаляют все. Впрочем, опираюсь я опять в своем знании на слова моего врача, даже после удаления всех лимфоузлов в этой части тела организм спустя время может воссоздать себе новые. И, как ни печально, в этих новых лимфоузлах будут новые метастазы.

А из больницы мне уже позвонили. Мои соратницы по выздоровлению торопливо рассказывают о грядущих переменах. Увольнение заведующего отделением, о котором так долго шептались в кулуарах, все же произойдет. Жалею ли я об этом? Нет. Потому что до сего дня мне пока было непонятно, как маммологическое отделение в онкологической клинике может возглавлять гастроэнтеролог. Впрочем, в нашей медицине много загадочного, может, потому и стремятся те, у кого есть возможность, проходить лечение за рубежом.

И еще пара слов о маммологическом отделении. Если у вас сложилось впечатление, будто в соседних со мною палатах лежали только женщины, то это лишь оттого, что с мужчинами я не общалась. А мужчины в отделении тоже были. Раку молочной железы подвержены оба пола.

Всё! На время о больнице забываю. У меня есть время, чтобы успеть зализать раны, привести себя в порядок, поесть домашней еды. Этим я с удовольствием и займусь.

Она сказала, что ее зовут Мила. Наверное, это уменьшительное от имени Людмила? Не знаю, в теплом аптечном воздухе очки после мороза запотели, и прочитать надпись на ее бейджике я не смогла. Почти никаких таблеток и витаминов во время химиотерапии я не пила – врачи не рекомендовали, опасаясь, что сочетание одних лекарств с другими может еще более пагубно сказаться на самочувствии, – но теперь я решила, что пора немного организм восстановить. “Гепатопротектор этот для печени у нас есть, витамины я могу предложить вам из того же ряда, но чуть подешевле, мочегонные, противовоспалительные, успокоительные, расслабляющие, от давления и для сердца сейчас принесу”, – зачитывала Мила составленный мною список необходимого. А когда я начала советоваться по поводу мазей для операционных швов и заживляющего средства после облучения, Мила внимательно в меня всмотрелась и улыбнулась: “У вас онкология? – спросила она. – Сейчас я вам все подберу”. Миле всего двадцать шесть, она невысокая, худенькая, гибкая и излучает любовь ко всему окружающему. Диагноз ей поставили еще во время учебы в институте, и, проходя лечение в онкоклинике, она поставила себе цель: получить справку об излечении еще до того, как на руках будет диплом. Получила. И потом заслуженный диплом медицинского вуза приняла как подарок от судьбы за свою стойкость и желание жить.