Питер Гай - Фрейд

Анализ начался драматично. После первого сеанса Фрейд конфиденциально сообщил Ференци, что новый пациент признался ему в следующем переносе: «…это еврей-шарлатан, который хотел бы поиметь меня в зад и нагадить мне на голову». Явно многообещающий, но, по всей видимости, трудный случай. Эмоциональная история, которую Фрейд с трудом вытянул из «человека-волка», фактически представляла собой душераздирающий рассказ о ранней сексуальной стимуляции, разрушительной тревоге, необычных эротических пристрастиях и полноценном неврозе навязчивости, который омрачил детство пациента. Когда мальчику было чуть больше трех лет, сестра вовлекла его в сексуальные забавы, играя его пенисом. Анна была на два года старше – своенравная, чувствительная и раскованная девочка, которой он восхищался и которой завидовал. Однако он считал сестру скорее соперницей, чем компаньонкой в детской эротической игре, и поэтому сопротивлялся ей и стремился «соблазнить» свою любимую няню, раздеваясь перед ней и мастурбируя. Няня поняла смысл его примитивной демонстрации и строго предупредила, что у детей, которые так делают, на этом месте появляется «рана». Скрытая угроза подействовала не сразу, как это обычно бывает при подобного рода угрозах, но после того, как мальчик подглядел за мочеиспусканием сестры и ее подруги и таким образом узнал, что не у всех людей есть пенис. Его стала занимать проблема кастрации.

В ужасе будущий «человек-волк» отступил на более раннюю фазу сексуального развития, к анальному, или сдерживаемому, садизму и мазохизму. Он жестоко мучил бабочек и с неменьшей жестокостью мучил себя самого устрашающими и одновременно возбуждающими фантазиями о наказании за мастурбацию. «Отвергнутый» няней, он теперь – в истинно нарциссической манере – выбрал в качестве сексуального объекта отца. Мальчик хотел, чтобы отец его бил, и, устраивая бурные сцены, провоцировал – а скорее, соблазнял – того на применение физического наказания. Его характер изменился, и вскоре, когда малышу еще не исполнилось четырех лет, появился знаменитый сон о безмолвных волках, ставший главным объектом анализа Фрейда. Ребенку снилось, что он лежит ночью в своей кроватке, которая стояла изножьем к окну (не так, как в реальной жизни). Внезапно окно распахнулось, как будто само по себе, и испуганный мальчик увидел, что на ветвях большого орехового дерева сидят шесть или семь волков. Звери были белого цвета и больше напоминали лис или овчарок – большие пушистые хвосты и стоячие, как у насторожившихся собак, уши. «Испытывая сильный страх, очевидно, что волки меня съедят, я закричал и проснулся», – рассказывал пациент. Проснулся, как отмечает Фрейд, в тревожном состоянии. Через полгода у мальчика развился полноценный невроз страха, дополненный фобией животных. Он довел себя до исступления детскими религиозными загадками, неосознанно исполнял разнообразные ритуалы, страдал от приступов неконтролируемой ярости, боролся со своей детской сексуальностью, в которой гомосексуальные желания играли в основном скрытую роль.

Эти травматические эпизоды детства подготовили почву для невротического сексуального поведения «человека-волка». Некоторые последствия вселяющего страх опыта, подчиняющиеся тому, что психоаналитики называют принципом замедленного действия, проявились в виде серьезных психологических проблем лишь гораздо позже, в начале взрослой жизни. Пациент не переживал данные эпизоды как травмы до тех пор, пока его психическая организация не была готова к этому, однако они каким-то образом сформировали его предпочтения в любви: навязчивая тяга к женщинам с большими ягодицами, которые могли удовлетворить его стремление к половому сношению сзади, а также потребность принижать объекты любви, что достигалось выбором только служанок или крестьянских девушек.

Фрейд, прежде чем даже задумываться о восстановлении разорванной ткани эротической жизни «человека-волка», посчитал необходимым исследовать мелодраматические рассказы пациента о тех волнующих и разрушительных эпизодах из детства с участием сестры и няни. Панкеев настаивал на аутентичности этих историй, но мэтр, естественно, сомневался. Тем не менее, даже если все обстояло в точности так, как рассказывал пациент, по мнению основателя психоанализа этого было недостаточно, чтобы объяснить серьезность детского невроза «человека-волка». Причины продолжительных страданий оставались неясными на протяжении нескольких лет лечения. Ясность постепенно приходила в процессе анализа главного сна – того, которому «человек-волк» обязан прозвищем.

По своей значимости в литературе по психоанализу сон о волках уступает лишь историческому сну об инъекции Ирме, который Фрейд проанализировал в 1895-м. Он не мог точно сказать, когда именно «человек-волк» вспомнил свой сон. Впоследствии пациент говорил, и основатель психоанализа согласился с ним, что это произошло в самом начале лечения, и на протяжении нескольких лет сон истолковывался снова и снова. В любом случае после рассказа о сне психоаналитику «человек-волк», художник-любитель, нарисовал волков (в данной версии их было всего пять), которые сидели на ветвях большого дерева и смотрели на сновидца.

С этим сном, увиденным почти 19 лет назад, пациент ассоциировал будоражащие воспоминания: ужас при виде изображения волка в книжке, которую сестра показывала ему с явным садистским удовольствием, стада овец, которых держали поблизости от имения отца и бо2льшая часть которых погибла во время эпидемии, рассказанная дедушкой история о волке с оторванным хвостом, а также сказки наподобие «Красной Шапочки». Эти откровения мэтр воспринимал как результат примитивного, глубоко запрятанного страха перед отцом. Свою лепту в содержание сна вносили тесно связанный с этим страх кастрации и желание маленького мальчика получить сексуальное удовлетворение от отца – сие желание трансформировалось в тревогу из-за мысли о том, что подобное удовлетворение означает кастрацию, превращение в девочку. Однако не все в этом сне было желанием или его результатом. Переданные в нем реалистические впечатления, а также полная неподвижность волков – качества, которым пациент придавал огромное значение, – привели Фрейда к предположению, что в явном содержании сна в искаженном виде воспроизведен фрагмент реальности. Данная гипотеза явилась результатом применения сформулированного основателем психоанализа правила, что работа сна неизбежно преображает впечатления или желания, зачастую превращая их в свою противоположность. Эти молчаливые, неподвижные волки должны означать, что юный сновидец действительно стал свидетелем волнующей сцены. Помогая Фрейду в его поисках – пассивно и вяло, – пациент истолковал внезапно распахнувшееся окно как способ сообщить, что он проснулся, чтобы наблюдать эту сцену, какова бы ни была ее природа.