Питер Гай - Фрейд

У параноиков психоаналитик видит наиболее драматичные примеры подобной регрессии. Они пытаются защитить себя, серьезно искажая ощущения и чувства самыми невероятными фантазиями. Шребера, например, преследовало видение о близком конце света. Фрейд утверждал, что такие пугающие мысли не редкость у страдающих паранойей. Лишив своей любви других людей и мир в целом, они проецируют свою «внутреннюю катастрофу» вовне и приходят к убеждению, что конец света неминуем. Именно на этой стадии начинается великая работа по реконструкции: мир уничтожен, и «параноик создает его заново, пусть и не прекраснее прежнего, но, по крайней мере, такой, что он снова может в нем жить. Он создает его благодаря работе своего бреда». Фактически «то, что мы считаем продуктом болезни, бредовым образованием, в действительности представляет собой попытку исцеления, реконструкцию».

Схема параноидального процесса, которую Зигмунд Фрейд составил на основе одного-единственного документа, была блестящим tour de force [148]. Ее четкие линии оказались немного подправлены в результате дальнейших исследований, но в целом авторитет этой схемы остался неизменным. В случае Шребера Фрейд с беспрецедентной ясностью продемонстрировал, как психика использует защитные механизмы, какими путями может пойти регрессия и какую цену придется уплатить за амбивалентность. Некоторые символы, связи и трансформации, который основатель психоанализа обнаружил у Шребера, казались очевидными после того, как он на них указал: солнце, вокруг которого Шребер строил свои огненные фантазии, символизировало отца, очень похожее отождествление доктора Флехсига и, что еще более важно, Бога со старшим Шребером – тоже врачом, интригующее сочетание религиозности и сладострастия у человека, всю жизнь равнодушного к религии и к тому же пуританина, и, самое главное, – необычное превращение любви в ненависть. Написанная Фрейдом история Даниеля Пауля Шребера доставляет читателям не меньшее интеллектуальное удовольствие, чем автору.

Назвав детство критически важной ареной возникновения психологического конфликта, Фрейд попытался, хотя и с некоторой неохотой, узнать о среде, в которой рос маленький Шребер. Он понимал, что эти сведения будут действительно полезны, поскольку семья Шребера изъяла из книги все нежелательное. «Поэтому я буду доволен, – с явным раздражением писал мэтр, – если мне удастся с некоторой определенностью объяснить ядро образования бреда его происхождением из известных нам человеческих мотивов». Он попросил доктора Арнольда Штегмана, одного из своих немецких сторонников, который жил недалеко от Шребера, «разнюхать» всякого рода личные сведения о старом Шребере. «От его отчетов будет зависеть, как много я скажу об этих вещах публично». Ничего важного Штегману узнать не удалось, поскольку в опубликованной истории болезни Фрейд придерживался текста, предоставленного пациентом, с которым он не был знаком, однако в своей переписке мэтр позволял себе некоторые предположения. «Что бы ты сказал, – задавал он Ференци риторический вопрос, дразня его выражениями, позаимствованными у Шребера, – если бы старый доктор Шребер творил врачебные «чудеса»? Вдобавок ко всему он был домашним тираном, который кричал на сына и понимал его так же плохо, как нижнего бога нашего параноика». И прибавлял, что будет рад вкладу в его толкование Шребера.

Это была точная догадка, но, к сожалению, Фрейд, не обладая конфиденциальной информацией, не пошел по этому пути. Он даже не изучил опубликованные труды «старого доктора», популярные в свое время, которые могли бы многое ему открыть. Основатель психоанализа не нуждался ни в каких исследованиях, чтобы определить, что трактаты доктора Шребера принесли ему славу среди домохозяек. Старший Шребер стал известен всей стране благодаря пропаганде «гармоничного воспитания молодого поколения», а также репутации «основателя лечебной гимнастики в Германии». Несколько лет он был руководителем ортопедической клиники в Лейпциге, но наибольшую известность получил как энергичный пропагандист того, что впоследствии получило название Schrebergärten, маленьких участков в городе, которые оставались незастроенными и на которых тоскующие по земле горожане могли посадить овощи, несколько фруктовых деревьев или просто устроить зеленое местечко для отдыха.

Добыча информации о формировании младшего Шребера из психологических богатств, скрытых в произведениях отца, убедительно подтвердила бы давний тезис Фрейда о том, что психика проявляет необыкновенную изобретательность в формировании мысленных образов, используя материал, полученный из внешнего мира. Знакомство с монографиями Шребера-отца позволило бы Зигмунду Фрейду добавить некоторые нюансы в несколько упрощенный анализ его параноика-сына, однако мэтр по какой-то причине ограничился реконструкцией меланхолических попыток своего заочного пациента восстановить утраченное душевное равновесие как усилия хорошего мальчика, который любит отца запретной гомосексуальной любовью. Фактически Фрейд приписывал частичное выздоровление Шребера именно тому факту, что у него «комплекс отца» характеризовала «позитивная, по существу, окраска».

Неудача основателя психоанализа в понимании характера доктора Даниеля Готлиба Морица Шребера и отказ использовать догадку, что он мог быть домашним тираном, вполне объяснимы. Старший Шребер казался превосходным человеком. «Разумеется, такой отец вполне подходил для того, чтобы в нежных воспоминаниях сына, который так рано его лишился, прославляться как бог». Но Фрейд не знал, что этот добропорядочный и достойный восхищения отец несет более или менее прямую ответственность за самые сильные мучения, которые пришлось перенести его сыну. В своих «Воспоминаниях» Даниель Пауль Шребер пишет об ужасной Kopfzusammenschnürungsmaschine – машине, которая стискивает его голову. Неотъемлемая часть его бреда, эта машина была искаженной версией механического аппарата для выпрямления шеи, которым Мориц Шребер исправлял осанку своих детей, в том числе Даниеля Пауля. Подробностей семейной жизни Шреберов сохранилось немного, но не подлежит сомнению, что Даниель Пауль Шребер создал свой странный мир механических пыток по большей части из аппаратов, знакомых ему с детства. Последствия этого открытия трудно оценить. Основной диагноз Фрейда не подлежит обсуждению. Но за любовью, которую, по мнению основателя психоанализа, Шребер испытывал к своему идеальному отцу, похоже, скрывались накопленная обида и бессильная ненависть, питавшие страдания и гнев. Его параноидальные конструкции представляли собой карикатуру на реальные обиды. Каким бы удивительным ни казался Шребер в описании Фрейда, более полное исследование сделало бы его еще удивительнее.