Юрий Сушко - Друзья Высоцкого: проверка на преданность

Эдуард Володарский установил эту «планку» для себя очень высоко своими сценариями — «Проверка на дорогах», «Мой друг Иван Лапшин», «Свой среди чужих, чужой среди своих», другими — и держал ее до последнего. В любом жанре — вестерны, мелодрамы, детективы, психологические триллеры, боевики, love story…

Завистливые коллеги нередко упрекали Володарского в том, что в «погоне за длинным рублем» он унижается до халтуры. Вот это вряд ли. Достаточно просмотреть перечень его «полного собрания сочинений» сценариев, чтобы убедиться в несправедливости обвинений.

К Володарскому обращались за помощью для «доводки» того или иного явно слабого сценария. Сущестововало всеобщее братство кинематографистов. Эдуард Яковлевич говорил, что никого не интересовало, узбек ты, армянин, русский или еврей, всех заботило одно: хорошо ли ты пишешь, снимаешь, рисуешь.

Звонок из Киргизии: «Эдик! Помоги переписать сценарий!». Есть свободное время, он летел во Фрунзе, а оттуда перебирался в Казахстан. «Конечно, — не отрицал Володарский, — не всегда хотелось это делать: незнакомый материал, далекая от меня тема… Мелькала предательская мысль: да ладно, денег подзаработаю, и хорошо. Но начинаешь работать, и эта чушь испарялась, на смену приходит стыд: черт, там же в титрах моя фамилия стоять будет… И волей-неволей ты уже напрягаешь мозги, стараешься написать так, чтобы потом позора не было. Почувствовав фальшь, спотыкаешься, начинаешь перечеркивать страницу за страницей, стремишься к тому, что ты считаешь правдой. В сущности, всякое искреннее творчество — это движение к Богу. Сократ же говорил, что ребенок, рождаясь, знает все, а затем всю последующую жизнь открывает в себе эти знания».

…Еще в конце 70-х Володарский принес Ермашу, который тогда возглавлял Госкино, заявку на фильм о штрафном батальоне. Филипп Тимофеевич послал его очень далеко и сказал, что он сошел с ума, допился до ручки, если не осознает, что и как, где, в какой стране живет. На этом разговор закончился. Но точку в этой истории Володарский не ставил.

С последним аккордом Высоцкий опустил ладонь на струны и посмотрел на друга. Володарский не удержался, врезал кулаком по столу: «Здорово! Нет, правда, Володька, здорово! «В прорыв идут штрафные батальоны!» Откуда знаешь?.. Сегодня же про штрафников ни слова, ни полслова, все как в рот воды набрали… Давно написал? Что-то я не слышал от тебя раньше…»

— Да нет, песня совсем новая. А «откуда»? — усмехнулся Высоцкий. — Так от фронтовиков, конечно. Только слушать их надо уметь, разговорить как-нибудь… Всем рты-то не заткнешь… Вот, кстати, еще одна — из того же цикла, что ли… — Высоцкий вновь потянулся к гитаре:

Друзья сидели в маленькой комнатке на 1-й Мещанской, где жил тогда Володя. Мама Нина Максимовна — на работе, жена Люся — неведомо где, кажется, к своим родным поехала. В театре сегодня Высоцкий не занят, сессионный марафон «вечного студента» Володарского уже завершен, вот и образовался такой задушевный вечерок.

Говорили обо всем на свете. Высоцкий — все больше о своей Таганке, о недавней премьере «Антимиров» и гениальном фантазере Юрии Петровиче Любимове. Потом вдруг принялся выпытывать у Эдика о Севере, тамошних нравах. Ну, а Володарского этим только зацепи. И он рассказывал, рассказывал. Иногда привирал или просто заносило, и он давал волю фантазии. Но в основном говорил о том, что сам видел, о чем точно знал, что слышал от верных людей.

— Вот, Вовка, у тебя классные строки, — и Эдик наизусть процитировал:

И, приняв очередной стопарик, продолжил:

— Знаешь, как было? Зэков, и «политиков», и уголовных, выстраивали на плацу и говорили: «Кто хочет защищать Родину?».

И они шли и защищали, и погибали десятками тысяч, потому что как раз их наши генералы беречь не собирались. И воевали они, считай, почти голыми руками. Там, на Севере, я встречал этих уцелевших после войны мужиков. Искалеченные, озлобленные, сильно пьющие, люто ненавидящие советскую власть, но все-таки не оскотинившиеся, сохранившие в себе человеков…

Помолчали.

— Слушай, а вот ты знаешь, когда обычно зэки из зоны бегут? — неожиданно спросил Эдик.

— Весной, — не колеблясь, ответил Высоцкий.

— Верно. Откуда знаешь?

— Оттуда, — усмехнулся Владимир.

— Вот и я оттуда, — Володарский разлил по стопкам ледяную водку. — Давай-ка. Рядом с нашей буровой был большой лагерь. Именно по весне зэки чаще всего убегали. Ночью взвывала сирена, захлебывались лаем псы, грохотали выстрелы.

— И куда же им там было бежать? — заинтересовался Высоцкий.

— В основном в тундру, — В этом вопросе Володарский чувствовал себя уверенно. — Кормились морошкой, клюквой. В общем, бродили несколько дней, а то и недель.

— Многих ловили? — допытывался Высоцкий, легонько трогая струны гитары.

— Да практически всех. А некоторые сами возвращались. Опера их допрашивали, естественно: «Зачем бежал, дурак? Теперь ведь срок накинут». И все они, как попки, твердили: «Хоть день, да мой, гражданин начальник…»

Владимир посмотрел на собеседника и снова с гитарой наперевес:

Володарский засмеялся:

— В точку! Что-то я ее раньше от тебя не слышал…

— Да это песня давнишняя, я ее сейчас почти не пою, даже слова иной раз забываю, — махнул рукой Владимир…

«Высоцкий в моей жизни значил очень много, — вспоминал Володарский. — Я именно для него сочинял главную роль Александра Лазарева в фильме «Проверка на дорогах». Так хорошо все начиналось…»

Дебютирующий на «Ленфильме» режиссер Алексей Герман предложил Эдуарду написать сценарий по повести своего отца Юрия Германа «Операция «С Новым годом!». Володарский согласился. Приехал в Питер, подписал договор, получил аванс, который, недолго думая, сразу прогудел. Только в Москве прочитал повесть Германа-старшего и ужаснулся: какие-то чекисты, шпионы, зондеркоманды… При встрече с режиссером честно сказал: говно полное.