Артем Драбкин - Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают

– Предположим, что вы на Pz-IV. С какой дистанции вы бы открыли огонь по Т-34?

– Pz-IV с пушкой L-48 уверенно поражал Т-34 с дистанции 800 метров. Сейчас в Германии в целом считается, что Т-34 был феноменом, что мы ничем не могли его подбить. И ничего не делается для того, чтобы побороть это заблуждение. Для Pz-III это частично верно, в 1941-м и весной 1942 года основная часть Pz-III была с короткой 5-сантиметровой пушкой. Ее снаряд не мог пробить Т-34 даже с 300 метров. Поэтому возникла эта легенда. Но оружие развивалось дальше, и, когда появился Pz-IV с пушкой L-48, мы постепенно узнавали, что мы можем подбить Т-34 с 600 метров, потом с 700 метров и так далее. Потом мы поняли, что мы уверенно поражаем Т-34 с дистанции 800 метров. Кончилось тем, что Т-34 уже не ездил в первой волне атакующих, сначала приезжали КВ-1, а потом только Т-34. Т-34 имел преимущество только в маневренных боях за счет скорости, но не за счет толстой брони. Броня у него была только 45 миллиметров, это был не вопрос для 75-миллиметровых пушек. Когда я говорю «не вопрос», это, конечно, не следует понимать так уж буквально.

На западе я сталкивался с «Шерманами». Мы на Pz-IV также могли без проблем подбить «Шерман» на расстоянии 800 метров. Должен сказать, что, когда мы начали воевать с американцами, мы уже прошли очень хорошее обучение у русских. То, что мы позволяли себе с американцами, с русскими себе позволить мы никак не могли. Я имею в виду всякую легкомысленность. Русские, как солдаты, пользовались у нас абсолютным уважением. А американцы перед нами бегали, я бы так сказал. Иногда было так, что мы попадали по «Шерману», броню не пробивали, танк был абсолютно целый, но экипаж бросал танк. С русскими такое не проходило. Это было абсолютно исключено. Я довольно долго воевал на самоходном орудии, на западе через короткое время мы заметили, что с американцами можно вытворять такое, что с русскими никогда бы не прошло, никогда. Меня часто хвалили, но дело скорее было не во мне, а в американцах.

– Вы использовали трофейные русские танки?

– Нет, мы не использовали. Это было слишком опасно. Была одна рота на Т-34, на них была нарисована большая свастика. Я бы очень неохотно сел в трофейный танк. Мы подбили КВ-1, он был полностью целый, мы, конечно, хотели попробовать на нем поездить, и мы это сделали. Там был ящик, на нем сидел водитель, а возле ящика лежала кувалда, ею, видимо, переключали передачи.

В Т-34 радист помогал водителю переключать передачи.

– Что вы находили хорошего и плохого в русских танках?

– Примитивность, конечно. Вот это вам, наверно, будет интересно, очень часто были попадания, которые не пробивали броню. И мы не всегда замечали, что в нас попали, во время боя, в движении. Но это всегда можно было унюхать. Когда снаряд попадал в броню, там происходил чудовищный выброс энергии, в том месте, куда попал снаряд, броня раскалялась и горел лак. Этот запах мы чувствовали. Внутри танка появлялись желтые пятна, и этот запах до сих пор стоит у меня в носу.

– При стрельбе в башне было сильное задымление?

– Очень сильное. Там был вентилятор, большой вентилятор. Но он меня, да и всех, очень нервировал, я всегда ругался, говорил, выключите этот дерьмовый вентилятор. В бою его нельзя было оставлять включенным. Когда мы делали один или два выстрела, мы его ненадолго включали, но этот вентилятор я не мог выносить. С другой стороны, мы люки, сверху и сбоку, никогда не запирали, не закрывали, потому что при попадании в танк, когда взрывался снаряд, образовывалось избыточное давление. Люки вылетали, но, если бы они были закрыты, нас бы убило только избыточным давлением.

– Если вам в бою сбивали гусеницу, вы сами ее ремонтировали или ждали ремонтников?

– В зависимости от того, насколько сильными были повреждения. У меня два раза сбивали гусеницу, один раз зимой, это было очень неприятно, очень тяжело, очень холодно. Но обычно, когда сбивали гусеницу, приезжали ремонтники с соответствующим инструментом.

– Экипаж помогал ремонтникам?

– Да, конечно. Если танк еще подлежал ремонту на фронте, то экипаж помогал. Если танк для ремонта отправляли в Германию, то после ремонта приходило сообщение, что ваш танк отремонтирован, можете его забирать. Это было довольно редко, но тогда весь экипаж, пять человек, посылали в Германию за танком. Руководителем ремонтных служб был начальник автомобильной службы полка. Он отвечал за техническое состояние всех танков и автомашин. Штабу полка принадлежала рота ремонтной мастерской, которая располагала обширными возможностями ремонта, включая кран для замены моторов и прочих тяжелых работ. Кроме того, были эвакуационные команды и команды запасных частей, в ротах были технические группы.

27 февраля я вернулся обратно в часть. На следующий день я вместе с моим товарищем Зигфридом Швабом из Вельса получил приказ ехать в Санкт-Пельтен, в 33-й резервный танковый батальон. Здесь 1 марта меня произвели в унтер-офицеры и уже 1 апреля в фаненюнкеры.

После короткой подготовки в Санкт-Пельтене меня перевели в военную школу в Вюнсдорфе, а затем в Гросс-Борн. Там, во 2-й инспекции, я окончил 13-й поток 1-го учебного курса фаненюнкеров танковых войск. Обучение охватывало весь спектр военных наук, особенно танковую тактику, технику вооружений, стрельбу из всего имеющегося в танке вооружения, ориентирование на местности, поведение в бою, теорию военного дела, снайперскую стрельбу. В нас все время впечатывали следующую модель действий: положение – анализ – решение. Особое внимание уделялось теме управления людьми. Этот курс был очень объемный и имел большое значение во время всего обучения. 1 июля я стал обер-фенрихом. После окончания этого курса в конце июля 1943 года меня перевели в Берлин-Гроссклинике. Там без перерыва началось специальное обучение танковых офицеров и одновременно подготовка на должность командира роты. 1 октября 1943 года меня произвели в лейтенанты. После присвоения звания вечером прошла торжественная церемония [Großer Zapfenstreich], которая меня глубоко тронула. Вскоре мы разъехались по частям.

Непродолжительное время я был в резерве фюрера, потом меня отправили в мой 33-й танковый полк. Меня назначили командиром взвода 3-й роты, командиром роты был капитан Жесс, с которым у меня были очень хорошие отношения. Бои начались восточнее Кривого Рога. Днем и ночью мы без перерыва были в танке. Было холодно, и русские все время пытались прорваться. Танки были приданы пехоте в группах по две-пять машин. Они при русских прорывах составляли костяк обороны и часто были решающим оружием. Мы пытались помогать пехоте всем, чем возможно. При этом часто возникали проблемы с управлением, потому что пехотные офицеры не разбирались в тактике применения танков и давали нам невыполнимые приказы.