Array Антология - Живой Есенин

В пивную вошел с девушкой молодой человек в черной кожанке, как оказалось чекист. Они заняли столик неподалеку от четырех поэтов. «Святая троица» начала подлый разговор, всячески вызывая Есенина на активное действие против молодого человека. В конце концов плохо владеющий собой Сергей поддался на их провокационные выпады. А что же – «мужиковствующие»? Они вскочили с места и, не заплатив по счету, бросились к выходу. Официанты и швейцар преградили им путь. Через десять минут приехала машина и четырех поэтов увезли.

22 ноября 1923 года «Рабочая газета» напечатала заметку журналиста Л. С. Сосновского «Испорченный праздник», в которой он обвинял поэтов в антиобщественном поступке. Но ведь следователь МЧК мог не знать, каким иезуитским способом действовали друзья-«мужиковствующие». Я зашел к Мариенгофу на Богословский, рассказал, что и как произошло. Он обругал «святую троицу» и сказал, что позвонит по телефону председателю Центропечати Борису Федоровичу Малкину. В то время в одной квартире со мной, дверь в дверь, жил брат Бориса Федоровича – Матвей. Он и сказал мне, что Борис Федорович куда-то уехал на две недели. Когда я сообщил об этом Анатолию, он развел руками.

От него я сразу же пошел к Шершеневичу, он был болен бронхитом. Вадим посоветовал отправиться к следователю, который ведет дело о 4 поэтах.

Рюрика Ивнева в Москве не было. Жена Бориса Эрдмана сказала мне по телефону, что ее муж уехал в другой город оформлять спектакль, а Николай забрался в глушь и дорабатывает «Мандат». Георгия Якулова положили в больницу – подлечить легкие. Грузинова я встретил в столовой клуба поэтов. Выслушав меня, он ответил, что это дело непростое:

– Надо насушить сухарей, чтоб было что есть, – сказал он. – И припасти нюхательного табака. Обсыпаться им от бекасов…

На заседании правления Союза поэтов я рассказал о случае в пивной со всеми подробностями и предложил избрать товарищей для переговоров со следователем. К моему удивлению, раздались голоса, что Есенин давно не вносит членских взносов и его нужно считать выбывшим из союза.

Вдруг со своего места поднялся председатель И. А. Аксенов, на губах его выплыла улыбочка, и он почти саркастически провозгласил:

– Сейчас литературные организации сговариваются организовать совместное заседание и разобрать инцидент в пивной. Я понимаю, что Мотя Ройзман беспокоится о своем друге Сергее Есенине, чего не скажешь о других имажинистах. Но у нас в союзе он помимо всего является юрисконсультом. Сам бог возложил на него миссию заступничества за Есенина…

Я понял, что Аксенов не забыл острой фразы Сергея, из-за которой ему пришлось сбрить свою бороду. Все подняли руку за предложение Ивана Александровича. После заседания делопроизводитель союза Г. Дешкин написал мне мандат [146].

Мне пришлось говорить с начальником отдела, за которым числилось дело 4 поэтов. Я рассказал, как все произошло на самом деле в пивной. Он поинтересовался, откуда я все узнал. Я сослался на владельца пивной и официанта, обслуживающего четырех поэтов. Начальник просил ему позвонить по телефону на следующий день. Я это сделал, и он сообщил мне, что сегодня вечером Сергей будет на свободе.

Через два дня увидел Есенина в «Стойле». Он пожал мне руку и сказал, что я – настоящий друг. (Наверно, он узнал обо всем от Грузинова, который присутствовал на заседании правления союза.)

Через десять дней состоялось разбирательство дела 4 поэтов на товарищеском суде в Доме печати. Обвинителем выступил Л. Сосновский. Не знавший Есенина и обстоятельств происшествия, он сосредоточил основной огонь своей речи на Сергее. Резко обрушился на четырех поэтов председатель суда Демьян Бедный, порицая их не только за дебош в пивной, но, с его точки зрения, и за «их отвратительное поведение на суде». Впрочем, нотки сожаления звучали в его голосе, когда он говорил о том, что Есенин губит свой талант. Да и после смерти Сергея, выступая на страницах газеты, Демьян признавался: «Я знал Есенина, я за него страдал»… [147]

В защиту Есенина выступил А. Эфрос, А. Соболь, Вяч. Полонский, В. Львов-Рогачевский. Поэт М. Герасимов рассказал о работе Сергея в Пролеткульте. Рюрик Ивнев, подавший резкую реплику во время повторного выступления Л. Сосновского, был удален из зала, но ухитрился просидеть за прикрывающей дверь шторой до конца суда.

От имени Центрального бюро печати судьи вынесли четырем поэтам строгое общественное порицание.

Нужно ли рассказывать о случае в пивной? Необходимо! Об этом – каждый на свой лад – пишут не только мемуаристы, но и литературоведы, хорошо относящиеся к Есенину. Они добросовестно пересказывают содержание всех статей, имеющих отношение к этому случаю, и к «Делу о четырех поэтах», и к откликам на постановление общественного суда [148]. Мало кто из них знает подоплеку дела.

Сергей после всех переживаний был вынужден лечь в санаторий для нервнобольных на Большой Полянке, дом № 42. Я навестил его. Разговаривая о делах «Ассоциации», он впервые сказал, что хочет издавать и редактировать свой журнал «Вольнодумец».

Выйдя из санатория, Есенин приобщился в «Стойле» к компании А. Ганина, журналиста Б. Глубоковского, художника В. Чекрыгина, его брата – поэта Владимира Галанова, напечатавшего несколько стихотворений в иногородних сборниках. Но спустя неделю что-то оттолкнуло Сергея от этой компании, он стал садиться за отдельный столик.

Однажды брат художника Чекрыгина, в то время, как я обедал, подсел ко мне. Это был невзрачный бледный юноша в сильно потрепанной блузе, со свалявшимися белесыми волосами. Он попросил официантку принести ему первое блюдо, что она и выполнила. Смотря на меня серыми, покрасневшими от бессонницы глазами, он вдруг сказал:

– Вы относитесь ко мне враждебно.

– Я вас совсем не знаю, – ответил я. – Вы, как и ваш брат, художник?

– Нет! Я – поэт! Но должен вас предупредить: скоро я отдам за вас жизнь.

– За меня?

– Не только за вас, и за других.

– Я что-то не понимаю вас.

– Скоро все поймете…

Грузинов, знавший брата художника Чекрыгина, сказал, что он хочет покончить самоубийством ради какого-нибудь большого дела [149]. Когда я спросил Есенина, что за человек брат Чекрыгина, он ответил:

– А черт его знает! Будь от ихней шайки-лейки подальше!

Каково же было мое удивление, когда летом 1924 года я узнал, что не только брат Чекрыгина, но и вся компания, одно время сидевшая с Сергеем за столиком, арестована в связи с раскрытием заговора «Белого центра» и выслана в Соловки.

Донос Птички. В клинике Склифосовского. «Черный человек». Подарок Есенина

В двадцатых числах февраля 1924 года я получил повестку из МЧК, куда мне предлагали через два дня явиться к такому-то часу. Я ужинал в столовой клуба поэтов, когда туда пришел Сергей, и показал ему повестку.