Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель

Но как только заканчивался рабочий день и я оставалась в своем доме одна со слугами, меня охватывало отчаяние. По ночам я никак не могла уснуть, сон бежал от меня. Ночи напролет я бродила по дому, а где-то там, как призрак, маячила наша кровать. В те ужасные месяцы бывали моменты, когда мне казалось, что я больше не выдержу без него, все вокруг виделось в черном цвете, таком же черном, как и спальня, куда я не в силах была войти. Я вызвала декоратора и приказала переделать эту траурную комнату в будуар, задрапированный розовым атласом. Но даже и тогда, даже на красновато-розовых простынях я никак не могла уснуть.

Мои любимые Пита и Поппи были единственными существами, не дававшими мне сойти с ума. Им ведь была нужна моя любовь, с ними нужно было гулять, ласкать их перед сном. Они прижимались ко мне, как бессловесные детишки, которые понимали, какой удар мне пришлось перенести, они так шумно протестовали по утрам, когда я одевалась на работу, что я стала брать их с собой в ателье. А когда мадам Обер заявила, что накануне они с Адриенной весь день очищали выставленные образцы одежды от собачьей шерсти, я свирепо посмотрела на нее:

— Вас никто здесь не держит. Но мои собаки останутся.

Эти теплые и живые существа были последним подарком Боя, больше у меня от него ничего не осталось. Ради них я была готова разогнать весь свой штат.

На похороны я не пошла, хотя там были многие важные господа, в том числе и мои друзья. Потом я узнала, что и жены его тоже не было, она была так потрясена его гибелью, что у нее чуть не случился выкидыш. В январе огласили его завещание, и я получила от его лондонского поверенного письмо. Бой завещал мне 40 000 фунтов стерлингов, что составляло полную стоимость моего заведения в Биаррице, долг за которое я вернула ему с процентами. Вместе с письмом принесли и небольшой пакет от Берты. Когда в конце концов я заставила себя открыть его, то увидела наручные часы Боя, все еще показывающие точное время.

В тот день я не вставала с постели.

Шло время, но раны мои, вопреки общепринятому мнению, все не заживали. Горе только углублялось, разъедая душу, где непрерывно горело пламя воспоминаний.

Но время все-таки текло, принося с собой некоторое облегчение. Постоянно надоедала Мися, умоляя сходить с ней куда-нибудь — к друзьям, в театр, на балет. Каждую неделю она являлась в ателье, чтобы вытянуть меня в «Риц» пообедать. Звонила по вечерам, когда я была еще на работе (я стала оставаться в ателье за полночь, чтобы как можно меньше бывать в своем заброшенном доме), и приглашала пойти куда-нибудь втроем с Сертом, но я неизменно отказывалась, ссылаясь на долгую обратную дорогу. Наконец она предложила либо отремонтировать пустующую квартиру над ателье, либо снять номер в «Рице», чтобы можно было чаще видеться.

Обе идеи звучали вполне разумно. И хотя ни одна мне не понравилась, я все же поддалась уговорам, пригласила дизайнера посмотреть, что можно сделать с квартирой, и сняла апартаменты в «Рице», с окнами на Вандомскую площадь, и теперь я имела удовольствие по ночам наблюдать за прогуливающимися влюбленными парочками.

— Ну и видок у тебя, страшнее смерти, — проворчала Мися, когда пришла за мной, чтобы забрать на какой-то праздник в имении графа де Громона и его жены, кстати моих клиентов.

Мы, по сути дела, собирались прорваться на эту вечеринку, как говорят американцы. Единственное приглашение на этот знаменитый весенний прием, где Громоны наряжаются в маскарадные костюмы, где смешиваются представители haute monde и avant-garde, было только у Серта, который расписывал там декорации. Мися была вне себя от ярости, когда узнала, что в списке приглашенных меня нет.

— Ты же одеваешь графиню! Как они смеют так к тебе относиться?

Она заявила, что, если я не пойду, не пойдет и она. Ей таки удалось вытащить меня из добровольного заточения, хотя идти к Громонам мне совсем не хотелось.

— У меня бессонница, я плохо сплю по ночам, — пожаловалась я ей.

— Плохо спишь? Да ты вообще не спишь, моя дорогая! Вон какие мешки под глазами, хоть выставляй на продажу в твоем магазине. Так больше не может продолжаться. И я не допущу, чтобы ты схоронила себя заживо.

Услышав это, Серт загоготал.

В машине я сидела зажатая между Мисей и Сертом, словно сэндвич.

— Уж она не допустит, наша Тоша, это точно, — промычал он, назвав ее прозвищем, которое дали ему самому. — Если надо, силком станет кормить тебя паштетами и будет спать на полу возле твоей кровати.

Праздник мне очень не понравился. Не было никакого настроения слушать завывание саксофонов, танцевать с кем попало, прижавшись к чужой щеке, и выслушивать сплетни, но Громон был в восторге, что мы явились без приглашения, и с ходу предложил мне заказ на костюмы к следующему празднику.

Серт с Мисей проводили меня обратно в гостиницу. Прощаясь, Мися открыла вышитую бисером сумочку, в которой таскала всякую всячину, и сунула мне в руки маленький синий пузырек:

— Десять капель перед сном. Будешь спать как младенец. И чтобы я больше не слышала про твою бессонницу. Ты будешь хорошо питаться, работать и отдыхать. Или я перееду жить к тебе.

Не знаю, подействовала ли эта угроза или сама вечеринка, на которой я чувствовала себя одинокой, словно выброшенная на берег рыба, но, поднимаясь по лестнице в свои апартаменты и слыша, как за дверью лаем меня встречают Пита и Поппи, я крепко сжимала пузырек в руке.

Я поставила его на ночной столик и повела собак на прогулку. На приеме я почти ничего не ела, несмотря на множество предложенных закусок, но голода не чувствовала. Усталости тоже. Если уж говорить точнее, я была за пределами всякого утомления, в состоянии вечного изнеможения. Сознание мое было как бы окутано неким облаком, в котором смешались осколки воспоминаний о прошлом и страх перед будущим.

Лотос надо уважать. Но очень близко не подпускать…

Открутив крышечку со стеклянной пипеткой, я накапала десять капель горькой мутной жидкости на язык. Потом, повернувшись к собакам, которые уже развалились на кровати и спокойно спали, как делают обычно все здоровые животные, капнула еще пять.

Я ни о чем не думала. И ни в чем не сомневалась.

Мися оказалась права. В первый раз после того, как я потеряла Боя, я спала, как невинный ребенок.

— Спрашивают, нет ли у нас в продаже духов, — сказала Адриенна, поднявшись в квартиру, где я осматривала работу декоратора.

Надо было одобрить новую меблировку, осмотреть objets d’art [30] Предметы искусства (фр.) . и прочее, чтобы квартира наконец стала тем местом, где иногда можно жить. В первый раз в жизни передо мной было не полностью меблированное и устроенное кем-то пространство, а как бы чистое полотно, с которым я могла делать все, что придет в голову. Это будет мое особое обиталище, где можно будет укрыться от треволнений, связанных с работой, жизненных передряг, и, честно говоря, слушала я ее вполуха.