Бенедикт Сарнов - Скуки не было. Первая книга воспоминаний

Ни слова — про «международную еврейскую буржуазно-националистическую» организацию «Джойнт». Ни слова про связанного с этой террористической организацией врача Шемилиовича и «известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса».

Мало того!

В первом сообщении список обвиняемых почти сплошь состоял из еврейских фамилий. Упоминавшиеся там профессора Виноградов и Егоров да врач Майоров, как говорится, погоды не делали. Создавалось отчетливое впечатление, что они были включены в этот еврейский проскрипционный список исключительно для маскировки. (Вот так же за несколько лет до того, в 49-м, в такой же сплошь еврейский список критиков-антипатриотов, как кур в ощип, попал русский Леонид Малюгин.)

Во втором сообщении картина была уже совершенно другая.

Из перечня обвиняемых, как я уже сказал, исчезли «еврейские националисты» Шемилиович и Михоэлс, но зато в нем — «откуда ни возьмись» — вдруг появились ранее в нем не упоминавшиеся профессора Василенко, Зеленин, Преображенский, Попова, Закусов. В сочетании с фигурировавшими и в первом сообщении Виноградовым, Егоровыми Майоровымэто давало уже довольно внушительный список русских фамилий, количественно даже превосходящий перечень еврейских.

Внимательно изучая это — второе — сообщение (я не мог от него оторваться, чуть ли не разглядывал на свет), я несколько раз — чтобы не ошибиться — пересчитал все еврейские, а потом все русские фамилии, чтобы вывести правильный баланс.

И тут мне вспомнилось, как — еще во время войны — каждый год, когда в газетах появлялся очередной список новых лауреатов Сталинских премий, мой отец занимался именно вот такими подсчетами. Еврейских фамилий в этих списках всегда было много. Но от года к году все меньше и меньше, что давало отцу некоторые основания сделать вывод, что для евреев установлен некий фильтр, а стало быть, слухи о набирающем силу государственном антисемитизме не так уж безосновательны.

Я над этими отцовскими подсчетами всегда посмеивался. И вот — они меня достали! Довели до того, что и я — с таким же рвением, как, бывало, отец, — углубился в точно такие же подсчеты. Не с тем, правда, чтобы убедиться в существовании государственного антисемитизма (на этот счет какие уж теперь могли быть сомнения!), а лишь с одной-единственной целью: поймать их на жульничестве.

Ведь знали же, бляди, что среди арестованных врачей евреи вовсе не составляли большинства. Но — нарочно подтасовывали факты, чтобы создать видимость именно еврейского заговора.

Это я все к тому, что Юлий, точка зрения которого тогда так меня поразила, в каком-то смысле был прав: второе сообщение, открывшее нам правду, тоже было фальшивым, жульническим.

Не мешает тут еще подчеркнуть, что, в отличие от первого, это было не «Сообщение ТАСС», а — «Сообщение Министерства внутренних дел СССР». А министром этого — только что созданного посредством слияния бывшего МВД с бывшим МГБ нового государственного монстра был не кто иной, как Лаврентий Павлович Берия, ко времени тех наших бесед уже разоблаченный как агент и наймит вражеской разведки.

У Юлия вполне могло возникнуть предположение, что в свете этих новых событий «дело врачей» может получить совсем иное — то ли прежнее, то ли еще какое-нибудь, новое, совсем неожиданное истолкование.

Что говорить! Основания не верить нашим властям, что бы они там в очередной раз ни заявляли, у него были. И немалые.

Но разве в этом было дело?!

Скупое, деловитое «Сообщение Министерства внутренних дел СССР» было — как ослепительная вспышка молнии в беспроглядной тьме сталинской «полярной преисподней». Это был не какой-нибудь там жалкий «луч света в темном царстве». У всех у нас было такое чувство, словно долгая, десятилетиями длившаяся полярная ночь вдруг кончилась и наконец-то забрезжило утро…

Нет, все эти жалкие сравнения бессильны. Они не могут передать и слабого эха того «термоядерного взрыва», который произвело в душах людей это сообщение.

Признавая свое словесное бессилие, попытаюсь передать это другим способом — кратким изложением правдивой истории, услышанной мною от моего покойного друга Иосифа Шкловского.

Иосиф прославился своим сенсационным предположением, что спутники Марса — Фобос и Деймос — искусственные. Эта гипотеза сделала его знаменитым. Но как только американцам удалось сфотографировать Фобос и Деймос с близкого расстояния, версия об их искусственном происхождении рухнула.

Научный авторитет Шкловского эта история не поколебала, поскольку в узких ученых кругах его ценили совсем не за это.

Ценили, между прочим, весьма высоко.

Однажды Иосиф притащил и показал мне том какой-то американской энциклопедии, в которой его имя и маленький портрет красовались в ряду шести самых выдающихся астрофизиков XX века. Этой чести, как он мне объяснил, он удостоился из-за Крабовидной туманности. Раньше — до его открытия — считалось, что излучение далеких звезд может быть только тепловым. Но излучение Крабовидной туманности в эти параметры не укладывалось. Оно было каким-то аномальным. И никто не мог объяснить, почему. (Прошу прощения, если что-то перевираю, — на смысле истории, которую я собираюсь рассказать, это не отразится.)

И вот однажды, а именно 4 апреля 1953 года, молодой Иосиф Шкловский вышел из дому, чтобы отправиться в свой родной университет, где он был на птичьих правах: вот-вот его должны были уволить, поскольку соплеменнику «убийц в белых халатах» в советском учреждении, а тем более таком престижном, как Московский государственный университет, было не место.

Выйдя из дому и дожидаясь трамвая, Иосиф подошел к газетному стенду, на котором был вывешен только что вышедший свежий номер газеты «Правда». Подошел он к этому стенду, заглянул в газетный лист и прочел, что вышла ошибочка: врачи убийцы — не убийцы.

Кровь кинулась Иосифу в голову. И, видимо, от этого притока свежей крови к сосудам головного мозга его вдруг осенило.

А что, подумал он, если природа излучения Крабовидной туманности вообще — иная? Может, это вовсе и не тепловое, а, например, радиоизлучение?

Подошел трамвай. Как водится, он был битком набит москвичами, торопящимися на работу. До врачей-убийц, а тем более до Крабовидной туманности, им не было никакого дела.

Иосиф вскочил на подножку, попытался протиснуться в вагон. Но это ему не удалось. И вот, стоя на раскачивающейся трамвайной площадке, стиснутый со всех сторон едва проснувшимися согражданами, он просчитал — математически — вероятность своей гипотезы. И все сошлось. Никаких сомнений: это было радиоизлучение.