Бенедикт Сарнов - Скуки не было. Первая книга воспоминаний

— Я сегодня встретила свою давнюю подругу Лену К. Она рассказала, что у нее с сыном была точно такая же история. Они взяли мальчика из школы, отдали его на шинный завод, и через три недели он стал шелковый. Блестяще закончил школу рабочей молодежи и в тот же год поступил в институт.

Я не стал спорить и послушно поплелся в школу объясняться с директором.

Директором оказалась энергичная, властная женщина лет сорока.

— Мой сын, — начал я, — учится в девятом классе… Собственно, это только так говорится — «учится». То-то и горе, что ни о каком учении давно уже нет и речи. Школа, в сущности, превратилась для него в ширму…

— Моя школа? — вскинулась директриса, сделав возмущенное ударение на слове «моя». — Мояшкола? В ширму?

— Нет-нет, вы меня не так поняли, — испугался я. — Не ваша школа, а школа вообще. Школа как таковая…

Зазвонил телефон. Директриса сняла трубку.

— Да? Слушаю… Да-да, директор школы… Слушаю вас… Из милиции?.. Ну конечно, догадываюсь…

Я тоже сразу догадался, что означал этот звонок из милиции. Накануне сын рассказал мне, что у них в школе — ЧП. Два восьмиклассника пытались изнасиловать свою одноклассницу. К счастью, у них ничего не вышло. Но родители девочки обратились в милицию, и дело грозило обернуться крупным скандалом.

Не сомневаясь, что разговор идет именно об этом, я с интересом стал к нему прислушиваться.

— Я с вами согласна, — говорила директриса. — Да… Конечно… Они нетактично поступили с девочкой… Но ведь у мальчиков сейчас такой сложный возраст. Вы знаете, как им трудно… У них такие перегрузки, такое нервное напряжение. А родители… Знаете, как сейчас у нас, мы ведь все диссертации пишем… Вот-вот… А дети без внимания… Ну да, конечно… А насчет девочки я совершенно с вами согласна. Нетактично, нетактично они с ней поступили…

Закончив разговор, она вновь обратила свое внимание на меня. Я попытался придать своему лицу самое безмятежное выражение.

— Да, так что там у вас? — спросила она.

— Сын у меня. В девятом классе, — напомнил я. — Учиться не хочет. Школа для него — это, в сущности, ширма…

— Мояшкола — ширма? — снова вскинулась она. Но, видимо, вспомнив о только что закончившемся телефонном разговоре, сменила тон. — А в чем это, собственно, выражается?

— Ну, как вам сказать… Уроков не делает. Придет из школы и сразу давай названивать дружкам-приятелям…

— Постойте, постойте, — прервала она меня. — Вот вы говорите: придет из школы… Стало быть, в школу он ходит?

— В школу ходит, — подтвердил я. — Но ведь школа для него — это только шир…

— Так что же вы мне голову морочите! — возмутилась она. — Сами говорите: в школу ходит. А у меня есть такие, что по полгода в школе не появляются. И я даже и не думаю их исключать…

Пристыженный, я поспешил откланяться.

Жена, которой я рассказал о результатах моего визита, была очень мною недовольна. Но мысль о том, чтобы взять сына из школы и отдать его на шинный завод, у нее с тех пор больше не возникала.

А он тем временем продолжал гнуть свою линию. С грехом пополам дотянул до конца десятого класса. Близилось окончание школы, и было уже совершенно ясно, что в аттестате у него — это в лучшем случае, если он этот аттестат все-таки получит — будут одни тройки. А по тогдашним порядкам средняя оценка, выведенная в аттестате, входила в число тех конкурсных баллов, которые абитуриент должен был набрать при поступлении в институт. Допустим, проходной балл при поступлении на английский факультет, куда собирался поступать мой талантливый отпрыск, был — 23 очка. Будь у него в аттестате средним баллом пятерка, это значило бы, что, сдав из четырех вступительных экзаменов два на четверки, он в институт попадал. А при троечном аттестате ему все четыре экзамена надо было сдать на пятерки, что уже само по себе было чистейшей фантастикой.

Не поступив в институт, он бы сразу же загремел в армию, мысль о которой бросала в холодный пот не только мою жену, и даже не только меня, но и самого абитуриента. И тут знающие люди сказали мне, что в этих чрезвычайных обстоятельствах особенно важно, чтобы абитуриент был комсомольцем.

А мой комсомольцем не был.

Нет, в комсомол он не вступил совсем не по идейным соображениям. К основополагающим идеям он относился вполне индифферентно.

То есть он их, конечно, видал в гробу, с наслаждением то и дело повторял знаменитые строки Есенина: «Ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал». (Учился бы Сергей Александрович со мной на одном курсе, быть бы и ему тоже исключенным за политическое хулиганство.)

Нет, отвращение к этим самым идеям не помешало бы моему беспринципному сыну вступить в комсомол. Не вступил же он в эти ряды по той простой причине, что его туда не приняли. То есть не приняли в числе первых: первыми, как тогда у них полагалось, стали отличники.

«Ничего, еще попросят. Сами приползут», — высказался мой сын по этому поводу. И, наверно, знал, что говорил: в комсомол тогда всех тянули как на аркане. Поэтому он и считал, что, вступая в эту организацию, он как бы делает им одолжение.

Но то ли в том году у них была уже какая-то другая установка, то ли про него просто забыли, а он, обуянный своей гордыней, считал ниже своего достоинства им о себе напоминать, только они к нему не приползли. И так он и остался не комсомольцем.

Я объяснил ему ситуацию, на что он сказал:

— Да вступлю я в комсомол. Вступлю. Выкинь ты из головы всю эту муру. Вступлю, будь спокоен!

— Когда? — приставал я к нему. — Ведь экзамены уже на носу!

По моим представлениям, вступление в ряды, каким бы формальным оно нынче ни было, требовало все-таки определенной — и не очень быстрой — процедуры. Сперва комитет… потом собрание… потом…

Но вот и экзамены уже прошли, и свой троечный аттестат он уже получил. Пора было подавать документы в приемную комиссию института, а он на участившиеся мои вопросы о комсомоле все отмахивался:

— Пап, ну что ты волнуешься? Я же сказал, что вступлю, значит, вступлю!

И что вы думаете? Действительно, вступил. Ушло у него на это, как он мне объяснил, всего-навсего полчаса. Вместе с секретарем их школьного комитета комсомола они, улучив свободную минутку, сходили в райком, и там сразу же, без всяких хлопот, выдали ему новенький комсомольский билет. Который, впрочем, с тех пор ни разу в жизни ему не понадобился.

А исключить его из комсомола если и могли, так разве только за неуплату членских взносов. Он их не заплатил ни разу. Платила бабушка — моя теща, ветеран партии, которая к постоянно висящей над внуком перспективе исключения из комсомола относилась с таким же священным, мистическим ужасом, как я в годы моей комсомольской юности. Поэтому каждый месяц, запасшись в качестве взятки недорогим букетиком цветов, она отправлялась к секретарю той комсомольской организации, к которой был приписан ее незадачливый внук, и аккуратно уплачивала за него полагающиеся копейки, получая взамен очередной штампик в его комсомольском билете.