Павел Басинский - Лев в тени Льва. История любви и ненависти

Остановка в Гонолулу была памятна еще и тем, что там его озарила новая «истина»: для того, чтобы человек жил максимально долго, а возможно и стал бессмертным, он должен непрерывно двигаться на Восток навстречу восходящему Солнцу со скоростью вращения Земли. Эта совершенно безумная с научной точки зрения идея не покидала его до конца жизни. Он посвятит ей третью часть своей книги «Опыт моей жизни», назвав ее «Lungarno» [50], и будет до конца дней уверен, что осчастливил человечество.

«Эта теория – величайшее открытие, когда-либо сделанное на земле. Над ним саркастически улыбались мои современники, в том числе люди науки, говоря, что в движении на запад или на восток нет никакой разницы, но я так глубоко убежден в благотворном влиянии движения на восток, что ничто не может поколебать меня в этом. Я думаю даже, что оно откроет людям путь к физическому бессмертию».

В Сан-Франциско его ожидал недружеский прием. Паспортный чиновник сразу задал ему вопрос: является ли Мадлен его женой?

«Я ответил, что нет, но что она была моей секретаршей.

– Почему же вы сказали в Honolulu, что она ваша жена?

– Она неожиданно попросила меня сказать так, и я не хотел ей отказать.

– Вы живете с ней, как с женой?

– Нет. Она моя секретарша и только…

– Вы можете поклясться в том, что вы не имели с ней половых отношений?

– Я не клянусь никогда».

На самом деле он просто не хотел лгать. Мадлен не была его женой и не была секретаршей. Она была его любовницей. Но лгать было противно природе Толстых. Вспомнил ли в этот момент Лев Львович, как они с братом Андреем летом 1910 года таким же образом загоняли в угол Сашу и отца, добиваясь от них правды о завещании, и как родные им люди корчились под их напором?

Но едва ли он тогда подумал об этом.

Несчастной, а, может быть, как раз счастливой чертой характера Льва Львовича, позволявшей ему чувствовать себя на высоте даже в самые тяжелые периоды жизни, была уверенность, что в его бедах виноваты обстоятельства, а не он.

«Архитектор виноват».

В Сан-Франциско он встретил брата Илью Львовича, который прибыл сюда раньше, уйдя из своей многодетной семьи и намереваясь жениться на Надежде Климентьевне Катульской. Его первая жена Софья Николаевна тяжело переживала разрыв с мужем и дала согласие на развод только в 1921 году. В Сан-Франциско Илья Львович читал лекции об отце в местном водевильном театре между выступления комиков и шансонье, неплохо на этом зарабатывая. Здесь же Лев Львович встретился со скульптором Паоло Трубецким, другом семьи Толстых, создавшим целый ряд скульптурных портретов Льва Толстого, в том числе знаменитую фигурку «Толстой верхом». В Америке, как пишет Лев Львович, он лепил групповой семейный портрет одного из королей сахарной империи.

Сан-Франциско был живым городом в культурном отношении, и Лев Львович начал строить далеко идущие планы: задумал новую серию лекций, хотел выпускать свой журнал, в письме к матери просил прислать ему его русские сочинения, намереваясь издавать их в Америке… Но Мадлен получила письмо от матери, которая была серьезно больна, и решила вернуться в Россию. Лев Львович не мог отправить ее одну. Его «секретарша» к тому времени была беременной. Почему-то в Россию они отправились из Канады, до этого проехав через весь американский континент. В отличие от Сан-Франциско, Чикаго и Нью-Йорк не пришлись по душе сыну Толстого. В Нью-Йорке лекция о всеобщем мире не имела успеха, у американцев были свои взгляды на войну и русскую революцию. Раздраженный Лев Львович писал об американцах:

«Это народ грубый, низкопробный, настолько мало духовно и нравственно цивилизованный в своей массе, что становится прямо обидно за человека».

По пути из Ванкувера в Йокогаму их корабль попал в шторм. «Madeleine внезапно почувствовала острую боль внизу живота, – вспоминал Лев Львович. – Скоро целый поток густой крови залил ее койку. В этом море крови я поднял на ладонь синий трупик уже сформировавшегося ребенка с большой головой, величиной с птичку, и показал его Madeleine. Потом я подошел к люку и выбросил его в море…» (Опыт моей жизни).

В Йокогаме Мадлен выносили с корабля на носилках. После выкидыша она отказалась жить со Львом Львовичем как любовница, опасаясь новой беременности, что, как он пишет, на него «влияло очень дурно во всех отношениях». Впрочем, характер Мадлен не вполне ясен. По-видимому, она не так уж и спешила к больной матери во Францию. Приплыв из Японии на Цейлон, они со Львом Львовичем местным пароходом отправились в Индии, посетили Джайпур, Удайпур, Бенарес и Бомбей, подолгу осматривая их экзотические достопримечательности. В Бомбее они выяснили, что морское сообщение с Европой отсюда прекращено. Какое-то время Льва Львовича грела идея вообще остаться жить в Бомбее и зарабатывать здесь скульптурой. Но Мадлен все-таки стремилась во Францию, и они вынуждены были отправиться в Сингапур, а уже оттуда морским путем в Марсель.

Путешествие было опасным. Шла война, и за французским кораблем гонялись немецкие субмарины. «Мы проходили мимо уже потопленных судов, мачты которых торчали над водой». Однажды от почти неминуемой атаки подводных лодок их спас шторм.

В Марселе он расстался с Мадлен. «Мне была тяжела эта разлука, хотя, как всегда и во всем, я отнесся к ней философски, не желая делать из нее страдание… Проза жизни сильнее идиллий…»

На этом заканчиваются воспоминания Льва Львовича. Третья книга «Опыта…» посвящена философским размышлениям. О его дальнейшей судьбе мы узнаём из разысканий Абросимовой, воспоминаний его сына Павла, писем и дневников Татьяны Львовны…

О его жизни во Франции в 1917–1918 годах почти ничего не известно. Весной 1917 года его жена Дора с восемью детьми окончательно покинула Россию и переехала в Швецию. По воспоминаниям сына Павла, Лев Львович встречался с Дорой в Стокгольме, но эта встреча была почти конспирантивной и втайне от детей. Только самому старшему Павлу она призналась в этом. «Он был такой жалкий, как будто совсем опустился. Гладко выбритый, как американец», – сказала она сыну. Однако сразу после этого Лев Львович приехал в Хальмюбуду но жить остановился в гостинице в Упсале. Маленькая дочь Таня спрашивала о нем: «Граф – это ведь наш папа́?» Сыну Павлу он совсем не показался жалким: «Папа́ выглядит не так уж плохо, как сказала мама, и он был очень элегантен».

В июне 1918 года Лев Львович неожиданно возвращается в Петроград. С точки зрения здравого смысла, это был самоубийственный поступок! В большевистской России он немедленно оказался не выездным. Для справки: чтобы получить разрешение на вывоз смертельно больного Александра Блока в финский санаторий потребовались огромные усилия Горького и Луначарского; решение о выезде поэта принималось на заседании ЦК партии с участием Ленина; при этом отказали в выезде его жене Любови Дмитриевне Менделеевой, что сделало сам выезд поэта невозможным. 1918 год был одним из самых страшных периодов петроградской жизни, когда люди поедали трупы лошадей, когда даже Горький выступал против большевиков и Ленина в газете «Новая жизнь», которую в июле 1918 года закрыли. На что рассчитывал Лев Львович?!