Вячеслав Фетисов - Овертайм

Мы едем в школу, где-то на площади, по дороге, висит «звездно-полосатый», и она с гордостью говорит: «Мой флаг» и, прикладывая руку к сердцу, поет американский гимн. Первый раз мы даже вздрогнули. Она сидела в машине на заднем сиденье, увидела «свой флаг» и начала вдруг петь о стране Америке. Потом у нас спрашивает: «Папа, мама, а ваш флаг какой?» Значит, разделяет, кто где. Мама с папой из России, а про себя говорит, что она американская девочка. «Я — американка, а мои мама и папа — русские. Я русская американка». Она очень любит Австралию, спрашивает: «Я, может быть, еще и австралийка?» Я ее успокаиваю, нет, ты не австралийка. Первое время она не хотела идти в школу, крик поднимала, когда я ее подвозила и учительница забирала ее из машины. Моурин сказала, что у Патрика — ее второго сына — такого не было, а у Анны все то же самое. Причем они приехали в Детройт из Питсбурга, потому что Дагги поменяли из «Дэвилс» в «Питсбург», а уже из «Питсбурга» в «Детройт». В Питсбурге Анна нормально отреагировала на новую школу, а когда приехали в Детройт — не хотела в школу ходить. И Настенька цеплялась за меня, кричала: «Мамочка, не оставляй меня, ты что, меня не любишь? Не оставляй меня одну в школе!» Кричала по-русски, хорошо, что люди вокруг не понимали. Это прошло через неделю.

Чем старше она становится, тем все сложнее с языком, потому что она начинает смешивать русские и английские слова. Но если она видит, что человек не понимает по-английски, будет говорить по-русски. Иногда у дочки получаются смешные предложения; окончания не те, может перепутать «он» и «она», но говорит хорошо. Обожает наши сказки, я их ей читаю с четырех месяцев. Когда родилась Настенька, моя мама привезла полное собрание сочинений Пушкина, которое еще я читала ребенком, маленькие синие книжечки. Сейчас дочка принялась за русские мультфильмы. Совсем недавно не хотела их смотреть ни в какую, хотя наши друзья ей привозили из России все самые лучшие мультяшки. Нет, не нравится. Ей надо «Красавицу и Чудовище», «Алладина», «Русалку». Может, краски, костюмы, музыка потрясающие — это привлекает. Но теперь она смотрит и наши. «Малыш и Карлсон» ей очень нравится, «Ну, погоди!» — посмотрела мультик и бегала, трясла кулаком.

С удовольствием смотрит «Королевство кривых зеркал», «Золушку». Поет: «Встаньте, дети, встаньте в круг…» Нас заставляет петь и кружить с ней хоровод. Я рада, что дочке нравятся эти фильмы, они добрые, они о верной дружбе, но что интересно, значит, они вполне конкурентны с Диснеем, на котором вырос наш ребенок. Единственное, чего она понять не может, почему «Золушка» черно-белое кино. Удивительно для меня то, что, становясь старше, Настя все больше и больше скучает по папе, переживает, когда он уезжает, возмущается: «Ты мне еще год назад обещал, что больше в хоккей играть не будешь».

Пятнадцать лет подряд я участвовал в различных турнирах в Северной Америке. Выступал там и за сборную СССР, и за свой клуб ЦСКА, но с канадскими и американскими игроками поговорить мне не удавалось. Во-первых, потому что не знал языка, а во-вторых, даже если бы и знал, не хотелось общаться с ними, выслушав инструктаж перед каждой поездкой, где гарантированно обещали неприятности из-за несанкционированного контакта. Но если бы и захотел, то сделать это было бы сложно из-за человека, все время находившегося при нас. Его докладная записка о твоей самовольной беседе — это пятно в биографии, которое тяжело смывалось. Да и о чем нам было разговаривать? Мы жили в самой лучшей в мире социальной системе и играли в самой лучшей в мире команде — и в это свято верили. Почти все эти пятнадцать лет меня не посещали никакие посторонние мысли. Тем более нас обеспечивали материальными благами, сказочными по меркам советской жизни. Я, молодой парень, уже в 20 лет ездил на собственной «Волге». Другое дело, что «Волга», как потом выяснилось, мягко говоря, не совсем престижная машина, да и блага казались благами на фоне нищего, по американским меркам, населения.

Но «Волга» для нашей страны тогда выглядела так же, как собственный реактивный самолет в Штатах. При этом многие мои сограждане искренне считали, что мы получаем слишком большие дары за «гоняние шайбы». Как сказал отец заместителя министра спорта Николая Ивановича Русака: «Какие же вы деньги этим дармоедам платите!»

А наш тренер Виктор Васильевич говорил: «Ты что — академик? Ты что — токарь высокого разряда? Ты хоккеист, тебе говорят: живи на сборах, значит, езжай и живи на сборах». Зарплату мы имели все одинаковую, около 250 рублей, плюс доплата за офицерское звание и 20 рублей за звание заслуженного мастера спорта. Еще полагалось получать за выслугу лет. Не знаю, какая средняя зарплата была в те годы в стране. Но официант, директор магазина или продавец-мясник в то время имели заработки, наверное, побольше, чем хоккеист сборной страны. Однако не с ними мне бы хотелось сравниваться.

Я всю жизнь преклонялся перед спортсменами в индивидуальных видах спорта. Он один, а соперников, чтобы попасть в сборную, — огромное количество, и у всех надо выиграть! Конечно, по сравнению с одиночками мы, командные игроки, жили прекрасно. У них выделялась только узкая прослойка людей, конечно, уникальных, но не надо забывать, что и нам и им платили премии только за победы. Валюта определяла в социалистическом государстве благосостояние спортсмена. Разница колоссальная, что ты получаешь: суточные или премиальные. Но если ты не выступаешь за сборную (даже те ребята, которые с нами играли в ЦСКА), ты имеешь свои 250–300 рублей в месяц.

Я не знаю, как с точки зрения сегодняшнего дня оценивать те наши премии, например в тысячу долларов, которые делали нас богачами? Конечно, с деньгами тех, кто пахали в поле или спускались за углем в шахты, наши заработки сравнивать нельзя, но тогда уже существовало достаточное число людей, которые жили так же, как мы, а порой гораздо лучше. Различными способами они прекрасно вписались в ту коммунистическую систему, которая сейчас многим старикам кажется справедливой, и откровенно смеялись над остальными. Когда я уезжал в отпуск отдыхать, мне денег хватало только заплатить за хороший номер и посидеть в ресторанах, а вокруг меня на дорогих курортах эти люди широко гуляли. У них денег хватало на все.

Я тринадцать лет играл за сборную страны, пятнадцать — за ЦСКА. В итоге: однокомнатная квартира недалеко от метро «Речной вокзал», старая машина «Мерседес» (я купил битый «Мерседес», потом его с огромным трудом восстанавливал, нажив себе головную боль). И все. Гаража не смог себе построить, дачу мне никто не выделил. Новую «Вольво-740» я купил уже на деньги, которые мне мой будущий менеджер Ламарелло выдал как аванс из контракта. Великий игрок Игорь Ларионов закончил в СССР карьеру, имея двухкомнатную квартиру, дачи у него тоже не было. Правда, Ларионов владел «Волгой» и находился в стадии пробивания гаража. Сергей Макаров с женой и сыном — двухкомнатная 30-метровая квартира, сам где-то участок раздобыл и с превеликим трудом строил на нем дачу. Вова Крутов — у него трехкомнатная квартира на «Речном»! Он тоже дачу строил: отец его жены получил на работе участок. Я говорю о людях, которые считались гордостью советского спорта. Я даже не хочу вспоминать, как жили лучшие спортсмены на Украине, в других союзных республиках. Как правильно говорит Гарик Каспаров: «Мы выросли в королевстве кривых зеркал».