Владимир Высоцкий - Владимир Высоцкий: монологи со сцены

Меня часто спрашивают в письмах, не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли и так далее. Это потому, что почти все мои песни написаны от первого лица. Я всегда говорю «я». Но это совсем не значит, что я все прошел и испытал. Для этого не хватило бы и нескольких жизней. Кое-что я знаю сам, кое-что мне рассказали люди. А я хочу об этом рассказать вам, как я это понимаю. И из-за этого я пишу «я». В моих песнях не разберешь, где я, а где — другие люди. Мои песни называют песнями-монологами. Ну, монологи так монологи, Бог с ними, пусть так оно и будет.

Людей, который занимаются авторской песней, очень часто отождествляют с теми персонажами, от имени которых мы рассказываем разные истории.

Однажды был смешной случай. У поэта Андрея Вознесенского есть стихотворение, которое начинается со слов:

и дальше он от имени Гойи пошел шпарить. Однажды Вознесенский выступал в консерватории. Большой концерт. Два хора, два оркестра. Интересное зрелище. Один маститый, известный писатель вместе с артистом нашего театра Валерием Золотухиным пришли на этот концерт. Но к началу опоздали. Зашли в верхний буфет.

А дальше Вознесенский читает: «Я — Гойя!..»

Писатель спрашивает у Валерия: «Кто он?» — Золотухин ему отвечает: «Он говорит, что он — Гойя!» — Писатель сказал: «Ну нахал!» — и ушел. Обиделся за Гойю.

Чтобы вы не обижались за тех людей, от имени которых я пою, хочу вам сказать, что просто мне так удобнее. Возможно, это происходит еще и оттого, что я, в отличие от своих собратьев, которые занимаются чистым стихосложением, играю много ролей и в театре, и в кино. Я часто бываю в шкуре других людей. Мне проще писать от имени другого человека.

Когда я начинал писать, мне очень повезло. Меня поддержали поэты, которые роились вокруг нового театра — театра на Таганке. Когда ни придешь в кабинет главного режиссера, все время у него какие-то интересные люди: Андрей Вознесенский, Женя Евтушенко, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Левитанский…

Первые свои песни я писал и пел только нескольким своим близким друзьям. У моих песен всегда дружеский настрой. Они не требуют сиюминутной отдачи. Мои песни — это возможность разговаривать с вами. Сейчас мне повезло и я имею возможность такому большому количеству людей рассказать о том, что меня беспокоит, волнует в этой жизни, над чем хочется посмеяться. А раньше я пел для пяти-шести человек. Некоторых из них вы знаете. Правда, иных уж нет, а те — далече. Уже нет с нами Васи Шукшина. Мы с ним какое-то время жили в Большом Каретном переулке на квартире у режиссера Левы Кочаряна, который снял единственный фильм «Один шанс из тысячи». Он тоже больше не живет. Их нет, этих двух ребят. Андрей Тарковский и писатель Артур Макаров продолжают работать. Вот такая компания была у нас. Я часто уезжал на съемки, а возвращаясь, привозил им новые песни. С тех пор прошло много лет. Моя аудитория расширилась. Я выступал даже во Дворцах спорта. Пел и здесь, и за рубежом. Но через все времена и залы я стараюсь протащить атмосферу абсолютного доверия, раскованности и свободы, которая была у нас тогда. Именно поэтому я прошу зажечь свет в зрительном зале — мне нужно видеть ваши глаза. Я прерываю ваши аплодисменты. Дело не в том, что я не люблю аплодисментов. Любой артист любит, когда его поощряют. Просто мне кажется, что аплодисменты могут нарушить контакт, который у меня установился со зрительным залом. И еще: я хочу уворовать у аплодисментов время для песен. Я всегда куда-то не успеваю.

Сейчас стали сплетничать, что я не люблю, когда аплодируют. Прихожу я в аудиторию, а там молчат все. Прыскают со смеха, а молчат. Особенно в военных аудиториях.

Оказывается, им перед концертом приказали: «Молчать! Понятно?! Владимир Семенович не любит аплодисментов!»

Любите́ людей, которые занимаются авторской песней. Обласкайте их вниманием. Многие люди занимались этим раньше. Даже с перебором, потому что появилось огромное количество бардов и менестрелей. Меня к ним тоже причисляли, хотя я не бард и не менестрель. Я к ним не имею никакого отношения. Я сам по себе. Я пишу стихи и пытаюсь исполнить их под музыку для того, чтобы они еще лучше работали. Я услышал когда-то Окуджаву и понял, что то, что он делает, это даже не песня. Это просто хорошая поэзия. А Окуджава — человек музыкальный, владеет немножко инструментом. И он себе помогает. Помогает для того, чтобы стихи лучше дошли до аудитории.

Я однажды был в Усть-Каменогорске, и местные власти попросили меня, чтобы я помог бороться с радиохулиганами. Я спросил, как это сделать. Что, выйти в зрительный зал и сказать: «Дорогие товарищи радиохулиганы! Пожалуйста, не радиохулиганьте!» Мне говорят: «Они засоряют эфир вашими песнями!» Я ответил: «Если вы считаете, что моими песнями засоряют, то я сейчас обижусь и уеду. А потом, почему вы думаете, что именно моими песнями?!»

Они дали мне список вещей, которые наиболее часто звучали. Там было несколько песен из «Вертикали» и несколько песен, которые мне не принадлежали. Пели они хриплыми голосами, с большим количеством помех. Разобрать, где я, а где нет, было невозможно. Существует много подделок под меня. Поэтому я люблю выступать перед аудиторией. Особенно, когда виден интерес, когда люди пришли не затем, чтобы увидеть некую одиозную личность, а затем, чтобы услышать то, что эта самая личность будет делать.

Для меня самая лучшая аудитория — это моряки и физики. Я много выступал у физиков: в Москве, в Черноголовке, в Дубне, в Серпухове, в Обнинске, в Ленинграде… Мне это было даже интереснее, чем зрителям, потому что мне, одновременно с моим выступлением, физики показывали что-то свое.

У моряков я пел на кораблях: на военных, на гражданских. Пел во всяких морских клубах.

Несмотря на разницу в профессиях, реакция очень сходная. Это не оттого, что люди одинаково воспринимают ту или иную песню. Просто люди с одинаковым интересом относятся к этому явлению — авторской песне.

Я не считаю себя писателем. Мне даже сложно назвать себя поэтом. Хотя многие люди считают, что я в первую очередь поэт. Я в своих стихах рассказываю о том, что меня беспокоит в этой жизни. Что происходит вокруг нас, что происходит с моими близкими, с моими друзьями. Что происходит в мире, что происходит в моей стране. Что мне нравится, что мне не нравится. Когда я пишу свои песни, я пытаюсь разобраться в этом. Главное в моих песнях — это человек. Предмет моих песен — человек.

Существуют мои странные записи, где никто, даже я сам, не может разобрать слова. Иногда меня спрашивают в письмах: «А что это у вас идет после такого-то слова?» — Я не помню, не могу ответить. Мучительно вслушиваюсь и иногда просто по наитию понимаю, что там должно стоять. Не все песни всегда помнятся.