Владимир Высоцкий - Владимир Высоцкий: монологи со сцены

Господин Зигель одно время часто выступал с докладами о летающих тарелках. Респектабельный ученый. Как-то я был на его лекции в Доме литераторов. Я был увлечен неопознанными объектами, дружил с ребятами с кафедры футурологии. После лекции я к нему подошел. А на лекциях с ним выступал летчик Аккуратов. Он как ни взлетит — НЛО. Он и докладывал четко, по военному: «Я взлетел в шесть часов тридцать минут. И сразу по левому борту увидел…»

Так после лекции я попросил Зигеля: «А нет ли у вас фотографии НЛО?» Он мне показывает фотографии. А я накануне видел одну из этих фотографий в американском журнале с подписью: «Предполагаемый вид летающей тарелки. Художник такой-то…»

Но все равно хочется верить во всякие чудеса. В Бермудский треугольник, в филиппинских врачей…

Я иногда устраиваю встречи дома, когда приходят ребята — из разных направлений науки, разных профессий, разных возрастов — и каждый рассказывает, что в его области происходит. Я это записываю. Они мне оставляют маленькие путеводители. Биологи, например, мне рассказывают о генах и хромосомах. Я беру потом бумажку, включаю магнитофон и слушаю, что же мне наговорили. Я им за это пою новые песни…

Я много лет хотел выступить перед артистами Театра кукол. Когда театр был еще на Маяковской, я часто был там, смотрел спектакли. Они идут, говорят, и в новом здании. Надо посмотреть.

И еще: полжизни прожил напротив нового здания театра. Я жил в Большом Каретном переулке. Это — мое самое любимое место. Весной, когда чуть-чуть подтаивало, и девочки начинали играть в классики, я сюда приходил и смотрел на людей. Тогда еще и эстакады не было…

В последнее время мне все труднее и труднее выступать. Споешь первый раз песню в Москве, через два дня выступаешь в Новосибирске — а тебе из зала текст подсказывают. Поэтому трудно работать. Слова занимают большую часть в моих песнях, поэтому когда их все знают наизусть и вместе с тобой шепчут, работать сложно. А новые песни ежедневно не пишутся.

Вы хотели пройти? — Ребята! Если что-нибудь вы хотите произвести — пожалуйста, я подожду! А если нет — то стойте спокойно. Зачем вы стоите и беседуете? Обидел вас кто-нибудь? — Ну, выведите его из зала. Или оставьте. Пускай люди слушают. Ну, случилось так — прорвались… Мы тоже прорывались, когда были студентами. Я на французский театр через крышу лазил. Так же прорывались. Студенты иногда к нам в театр прорываются. На премьере спектакля «Гамлет» я не мог начать минут пятьдесят. Сижу у стены, холодная стена — у нас еще отопления не было — сзади, с гитарой, перед началом спектакля. Пришли студенты, нормальные, прекрасные ребята, и не хотели уходить. Я бы на их месте сделал то же самое…

…Я люблю начинать свои выступления с песен военных. А сегодня еще такое настроение… Вчера погибли космонавты. Я с ними дружил. Я услышал об этом во Владивостоке. Во Владивостоке новости передают раньше, чем в Москве. В Москве об этом сообщат только в утренних выпусках. Не только война уносит жизни, и подвиги совершаются не только на фронте. Они тоже находились на передней линии. У меня, к сожалению, нет ни одной песни о космонавтах. Но я обязательно напишу и в память погибших, и о тех, которые будут дальше летать.

Я пишу много песен от имени одушевленных и неодушевленных предметов, а не от имени людей. От имени волков, самолета-истребителя… А сейчас решил написать большую песенную поэму от имени лошадей. Она будет состоять примерно из тридцати баллад и будет рассказана от имени различных лошадей. Будет «Баллада о тачанке», «Баллада о кибитке»… Лошади прошли всю историю человечества вместе с людьми. Люди все об этом сказали, а лошади — нет. Вот я и захотел от их имени что-то рассказать. Что-то от имени лошадей знаменитых людей. Это тоже интересно. Как к этому относились россинанты, буцефалы… У меня даже есть начало:

Видите, они считают, что лошадь — главное, а люди уже потом…

Я открою вам один маленький секрет. В детстве я мечтал о путешествиях. Правда, не знал, что можно путешествовать, закончив географический факультет МГУ. Я не думал, что смогу куда-то сплавать, чего-то повидать… Но побывал и на Канарских островах, и даже на Таити. На Таити был уникальный случай. Я спросил: «А действительно, что к вам заходят советские корабли?» — Мне сказали: «Да, заходят. Например «Шота Руставели».

Я был в порту, когда заходил «Шота Руставели». Он на весь порт ревел моим голосом через самый большой громкоговоритель:

Странно это было слышать за десятки тысяч километров от Родины. Вот такие бывают истории…

В Одессе на толчке я видел человека, который стоял за такими громадными стопками пленок, что его почти не было видно. Он был без кепки, такой, нормальный… Я спросил у него, почему так дорого стоят ленты. Он ответил: «Проходи отсюда!» А когда он узнал меня — а мои фотографии были на этих пленках, — он мне предложил 10%, если я спою несколько новых песен. На его пленках из тридцати вещей пять пел я, а остальные двадцать пять — какой-то другой человек.

Иногда считают мои песни простыми. Но это — кажущаяся простота. Это отобранная, отработанная простота формы. Создается впечатление, что «мол, и я так могу». — А я этого и пытаюсь добиться. Большинство ребят, которые занимаются авторской песней, пытаются добиться упрощенности формы в своих вещах. Но бывает простота хуже воровства. Я это часто вижу в эстрадных песнях. Авторская песня имеет право на существование. А мы почему-то только иностранных авторов привлекаем. Говорим: «Ох, какой он! Сам все сочиняет, пишет! Певец протеста!» Например: Дин Рид уже двадцать лет как певец протеста. Я не знаю, против чего он протестует. Но его как ни покажут — он все время певец протеста. Сейчас он ездит, поет по Сибири…

Почему я писал блатные песни?! — Это ведь песни не о тюрьмах и не о заключенных. Но для меня в то время был наиболее понятен такой вид страданий: человек лишен свободы, своих близких, друзей… Эти песни очень помогли мне в поисках формы, в отработке нормальной человеческой интонации. А вы считаете, что об этом совсем не надо писать?!

Здравствуйте, врачи, их друзья и родственники! Мне снова удалось с вами повидаться. Один раз у нас не получилось, потому что я был без голоса. В этом прекрасном институте — институте Вишневского — я был пациентом целую неделю. Даже отпускать меня не хотели.

Роилось много мыслей в голове, чтобы написать что-нибудь. Я хотел написать песню про врачей, про сестер ночных и дневных. Это на подходе. Пока есть одно четверостишье. Когда мне было совсем плохо, придумалось такое: