Вигант Вюстер - «Будь проклят Сталинград!» Вермахт в аду

При моем фатализме я полностью игнорировал все мысли о своей собственной смерти или ранении. Таким образом я избегал чувства тревоги и долгих периодов беспокойства. Тогда я верил, что война — часть жизни профессионального солдата и что быть солдатом означает не только участвовать в парадах. Так что я чувствовал, что все правильно, когда я принял крещение огнем в начале военной карьеры, а не позже, когда у меня была семья.

Теперь моей батарее приказали оказать помощь — в форме артиллерийской поддержки — нашим северным соседям, чтобы они тоже смогли успешно пробиться к Волге. Мне пришлось перенести наблюдательный пункт, и в районе сплошных сожженных деревянных домов я смог найти несколько подземных помещений с бетонными потолками, которые усилили несколькими слоями шпал из ближайшего депо. Тяжелый физический труд исполняли хиви (добровольные помощники, в основном русские). Неподалеку, отчаянно пытаясь выжить, обитало несколько русских семей без мужчин призывного возраста. Они ужасно страдали от непрерывных русских обстрелов. Всегда тяжело было видеть их смерти или ранения. Мы пытались помочь им чем могли. Наши врачи и санитары старались как можно лучше. Таким образом постепенно они начали нам доверять. Конечно, мы были виноваты в их судьбе, потому что мы подвергли их большей опасности, заняв их безопасные подвалы. Несмотря на это, прошло какое-то время, пока они приняли предложение немецкой стороны, и их вывезли из города с колоннами снабжения.

Нам пришлось оборудовать наблюдательный пункт в балках разрушенного дома, который мы тоже постарались усилить железнодорожными шпалами. Это была верхотура, на которую было трудно забраться. Темный подвал выглядел странно, и туда мало кому нравилось заходить. Хиви избегали подвала и несли потери. Нам было их жаль, потому что их убивали свои же сограждане, и это после того, как всего чуть раньше они избежали смерти от огня немцев.

Они, конечно, предлагали нам свою службу добровольно, но не потому что очень нас любили. Если они и шли на такой риск, то делали это лишь чтобы избежать мрачной участи пленного — судьбы, которую они уже испытали, по крайней мере, ненадолго — со всеми мучениями и голодом, когда их гнали по степи, почти как скот. Как хиви они были в каком-то смысле «полусвободны», получали достаточно еды с полевых кухонь, чтобы набить живот, и неплохо снабжались в других отношениях. Они жили среди нас не так уж и плохо. Некоторые из них наверняка подумывали бежать. Было множество возможностей это сделать, но мало кто исчезал из расположения. Большинство было дружелюбно, трудолюбиво и лояльно к нам сверх всяких ожиданий.

Наша артиллерийская поддержка немногим помогла соседней дивизии. Мы не могли вмешиваться в уличные бои. Там всю работу делали гранаты и автоматы, с одной стороны улицы на другую, с этажа на этаж и даже из комнаты в комнату.

Русские упорно дрались за городские развалины — с упорством, превышавшим их и без того впечатляющий боевой дух. Они делали это так успешно, что мы едва могли двинуться вперед. Вряд ли дело было в их системе политического руководства. Как бы оно помогало им в рукопашном бою?

Лишь теперь мы поняли, как нам повезло с первого удара глубоко пробиться в центр города и взять широкий кусок волжского берега.

Я наконец смог направлять снаряды на крупный промышленный комплекс в секторе нашего соседа. После тщательной наводки снарядов наши 15-сантиметровки прорывали дыры в кирпичных стенах. Тем не менее снести здание не получалось. Лишь с нескольких попыток наши соседи смогли ворваться на завод — перед тем как русские защитники контратаковали после артподготовки. Рукопашный бой на заводском комплексе тянулся целыми днями, но артиллерийскую поддержку пришлось сократить — наши войска были уже внутри.

Мне приказали явиться к командиру полка фон Штрумпфу. Мое дисциплинарное взыскание отменили. Доказать пресловутый «недолет» было невозможно, — следовательно, все обвинения с меня были сняты. Командир батальона, куда упал снаряд (командир I батальона 171-го артполка был майор Герхард Вагнер. 25 сентября 1942 г. он заболел и передал командование гауптману Виссману), лишь высказал подозрение и никогда не выражал уверенности, что это был немецкий снаряд.

Он лишь хотел привлечь к нему внимание, потому что снаряд редко падает сам. А из-за этого происшествия Бальтазар попытался избавиться от меня — его действия отдавали патетикой. И не подыграл ли ему Кульман?

Меня спросили, настаиваю ли я на присутствии других офицеров, если Бальтазар готов взять назад свои оскорбительные высказывания. Я отказался. Петер Шмидт был убит у Дона. По-моему, он был жертвой Бальтазара. Других офицеров не было. Фон Штрумпфа, кажется, обрадовал мой жест, и он вызвал Бальтазара, который находился неподалеку. После очень сухого и формального извинения он вышел. Я облегченно вздохнул и вернулся на свой КП.

Через несколько дней меня вызвали к Бальтазару, который показал мне мою письменную характеристику. Она буквально исходила желчью: «высокомерен, ненадежен, незрел, негоден командовать батареей…» Эти слова воспринимались с трудом. Я кипел от бессильной злости. Я прилагал все усилия, чтобы сдержаться. На его вопрос «Можете вы что-то сказать?» я сказал, что нет, и вышел. Бальтазар наслаждался ситуацией. Все вокруг казалось бессмысленным.

Нужно ли было сказать, что после жалобы я руководил 10-й, а теперь и 11-й батареями уже долгие месяцы? Не вышел ли мне боком мой отказ? Не была ли злобная, необъективная и нечестная характеристика куда хуже мелкого взыскания? Как отреагирует командир полка? Буду ли я, по крайней мере, переведен от Бальтазара? После мимолетного удовольствия от получения извинений этот удар казался действительно чувствительным.

И что теперь? Что я мог сделать против такой характеристики? У кого спросить совета? Был обер-лейтенант Окер, служивший в 10-й батарее в 1940-м, а теперь служивший юристом в 71-й пехотной дивизии. И все же я знал его недостаточно хорошо, чтобы искать сейчас его совета.

Звонок командира полка вырвал меня из мрачных дум:

— Вы должны немедленно принять 2-ю легкую батарею. Недавно убит обер-лейтенант Вакерманн, и с тех пор там нет порядка. Вы наведете там порядок. Кроме того, вас нужно перевести из IV батальона. Вы это понимаете, после того, что случилось?

— Конечно, герр оберст-лейтенант! Но разве герр оберст-лейтенант… — я осекся.

— Что еще? Что значит это «но»?

— Согласно характеристике, которую вы явно еще не видели, я полностью негоден к командованию батареей, — ответил я.

— Ваша характеристика лежит передо мной. Я с ее выводом не согласен, так что принимайте 2-ю батарею. С этим все! — ответил он. (В личном деле Вюстера нет никаких следов отрицательной характеристики, так что, похоже, фон Штрумпф не передал ее в армейское управление кадров. Несмотря на низость действий Бальтазара, фон Штрумпф считал его прекрасным командиром батальона и дал ему прекрасную характеристику.)