Федор Конюхов - Мои путешествия

Уже сумерки. Минут через двадцать совсем стемнеет. Надо ждать до утра. Лечь в дрейф без парусов нельзя — слишком сильно будет болтать. Надо оставить грот и штормовой стаксель выбрать на ветер. В таком положении дрейф «Карааны» 2–3 узла. Близко от аварийной яхты оставаться опасно, в темноте можно столкнуться с ней.

В голову лезут всякие мысли: «Может, там люди и им нужна помощь?» А если надуть резиновую лодку и подплыть к утопленнице? Нет, этот вариант сразу отпадает. Бросить свою яхту ни в коем случае нельзя. Ее тогда и не догнать будет. Мне вспомнился рассказ одного яхтсмена, который решил сфотографировать свой парусник со стороны. В океане был штиль, он на резиновой лодке отплыл и начал съемку. Отщелкал пленку, начал грести к яхте. А она все удаляется и удаляется от него. Хотя на яхте и не было парусов, сам корпус создает парусность: дрейф яхты быстрее, чем он гребет на резиновой лодке. С трудом догнал он свою яхту.

Проходя мимо аварийной яхты, я громко крикнул. Никто не отозвался.

24 января 1991 года

02:40.Идет дождь, ветер развернулся на зюйд-вест. Тяжело лежать в дрейфе. Да и жалко ветра, он же сейчас почти что попутный. Ночь темная, где сейчас полузатопленная яхта?

08:00.Сейчас мне не до брошенного парусника. С пяти утра я на палубе. Ветер не развернулся, но сила его не убавилась.

12:00.Немного поспал. При сильном и попутном ветре много работы с парусами, их тяжело настроить. Океан продолжает штормить, высокие волны еще не улеглись. Но «Караана» легче пошла, так как встречная зыбь сгладилась.

Утром, на восходе солнца, было очень сложно. Ветер зашел на зюйд-вест, а старая волна еще шла с норд-оста и создала сильную болтанку. Паруса несут яхту вперед, а зыбь останавливает ее. Все трещит, того и гляди, бедная «Караана» рассыплется.

С рассветом я не увидел ничего вокруг. Полузатопленная яхта исчезла. Да мы и ушли от того места далеко. Еще ночью я решил, что бесполезно терять время — все равно не смогу подойти к ней. А кружиться на одном месте нет смысла.

16:00.На палубе нашел рыбу и съел ее, не чистя и не жаря. Так хочется чего-нибудь свежего.

18:00.На здешней долготе солнце садится в 21:40. Месяц со щербинкой смотрит в иллюминатор левого борта и освещает каюту. У нас дома, на Азовском море, такой месяц называли «цыганским солнцем».

Через нашу деревню часто проходили цыганские таборы, я это хорошо помню. Они не заходили в село, а останавливались на краю, недалеко от наших огородов. Как только кто увидит табор, по всей деревне проносится шум: «Цыгане, цыгане!» Все их боялись: они воровали кур, собак, лошадей. Но нам, пацанам, было интересно посмотреть на их табор — целыми днями мы крутились возле них, ели вместе с ними у костра.

Я любил этих бродяг за то, что у них хорошие лошади, не то что у нас в колхозе — худые, старые, грязные. А у них все лоснящиеся, ухоженные, с красивой сбруей.

Помню, в одном таком таборе цыган меня полюбил и давал на своем коне ездить по степи и даже заезжать в деревню. Дома меня за это ругали. Мама говорила, что цыгане воруют детей. Но я не боялся, я бы все равно убежал хоть откуда. Не зря я носил морской ремень с якорем и всегда говорил, что я моряк, а моряки никогда и ничего не боятся.

Цыганские дети всегда были грязными и любили танцевать. И все просили, чтобы я с ними тоже танцевал. Но я не мог и не хотел. Зато я им предлагал бороться — это у меня выходило хорошо. Я на своей улице всех одолевал, даже Жорку Кислых, хотя он был на два года старше меня. У меня был собственный прием: сразу хватать противника за ногу и поднимать высоко от земли. Соперник падал, я бросался на него сверху. Победа!

Цыганята не знали приемов. Они сразу, как только оказывались внизу, начинали кусаться. Я этого не любил и считал, что они играют не по правилам.

Так вот, с цыганами, с которыми я катался на лошади, я решил уйти кочевать по свету. Они много рассказывали про свои путешествия. Сколько они видели речек, сел, и даже проходили через леса! А я в то время не видел леса. У нас только степь да лесопарки с редкими акациями. Но там, правда, водились лисицы, и мы с пацанами любили ходить в наши «леса» искать лисьи норы.

Когда табор отправился в другую деревню, Александровку, что в 11 километрах от нашей, я пошел с ним. Залез с цыганятами в кибитку и, сидя сзади, наблюдал, как удаляется наше село. К вечеру табор расположился на окраине Александровки. Развели костры, сели ужинать. Ели то, что цыганки выпросили у крестьян.

До сих пор стоит у меня в ушах такой жалостный и растерянный мамин голос, долетевший из темноты до костра: «Федя, что же ты наделал, зачем нас бросил?» Оборачиваюсь, а за мной стоит плачущая мама. Мне стало ее так жалко! Я вскочил, обнял ее, стал уговаривать, чтобы она не плакала, что я вернусь домой.

Цыгане все это видели, начали смеяться и говорить, что не отпустят меня. Мама растерялась, а я сказал, что хочу быть моряком, а не цыганом. А лошадь мне и дома купят — правда, мама? Мама, кивая головой, обняла меня, и мы вместе пошли домой. До деревни далеко — шли полночи. И я все время слышал, как мама всхлипывала и вытирала слезы.

26 января 1991 года

09:30.Скорость ветра 25 узлов. Скорость яхты 6–7 узлов. Всю ночь шел дождь с грозой. Молнии освещали наш путь и все старались угодить в топ мачты. От грома стоял такой грохот, как будто мы прорывались через линию фронта воюющих стран.

Скоро три месяца как я в пути, а до середины маршрута еще далеко. Иду к островам святых апостолов Петра и Павла, чтобы там включить аварийный радиобуй. Тогда все узнают, где я нахожусь, и что я пересек экватор. Я так хочу поступить, чтобы злые языки, когда вернусь, если, конечно, это Богу будет угодно, не говорили, что мы с «Карааной» не пересекали экватор. В этом случае не засчитывается кругосветное плавание по большому кругу.

Я уже научен горьким опытом с Северным полюсом. Когда в одиночку пришел на географический Северный полюс 9 мая и определил свои координаты по спутниковому прибору «Магеллан», то считал, что этого вполне достаточно. Там, во льдах, вдали от цивилизации, забываешь, что в мире существуют зависть, злоба, недоверие, корысть.

После возвращения с полюса, как только ступил на землю, меня спросили, а точно ли я вышел в точку Северного полюса, где доказательства? Что тут ответить? Я думал, что это просто шутка. Дело в том, что летчики, которые прилетали за мной, не могут точно определиться по координатам географической вершины Земли — у них нет таких приборов. Штурман на самолете ведет по счислению свой курс и идет в район Северного полюса. А там уж я его наводил своим радиоприводом «Комар».