Бубнов Викторович - Спартак: 7 лет строгого режима

Меня это возмутило. Дасаев же был еще и капитаном сборной. Когда я Бескову все рассказал, он ответил: «Хорошо. Когда надо, мы это используем». Я понял, что теперь Дасаев на крючке у Бескова и, что бы ни случилось, вякать не будет.

Действительно, после этого Бесков не упускал возможности серьезно накатить на Дасаева. Раньше, когда Бесков указывал ему на ошибку, Дасаев мог возразить, мол, ошибки не было. Начинал придумывать какие-то объяснения. С Бесковым больше никто не смел так разговаривать. Я мог ответить, но не в таком тоне.

А Дасаев говорил: «Вы, Константин Иваныч, лучше с полевыми игроками разбирайтесь». После Минска он чаще всего предпочитал отмалчиваться. А Бескову сказал, чтобы он больше с ним не советовался.

Дасаева спасло то, что Бесков был порядочным трусом. Он хотел, чтобы место Дасаева занял Черчесов. Но в Вильнюсе, где мы проиграли 2:5, Черчесов провалился. С углового пропустил! Прямым ударом! И после этого перед Бесковым встала дилемма: то ли опять Черчесова ставить, что рискованно, то ли вернуть Дасаева и сделать вид, что ничего не было. В итоге спустил все на тормозах.

Позже Женька Кузнецов мне в бане допрос устроил по поводу Минска. Рассказал ему и Родионову с Черенковым историю с Дасаевым.

Говорю: «Что дальше, не знаю, руководство обещало само во всем разобраться». — «И что будет?» — спрашивает Кузнецов. — «Не знаю. Но может быть плохо».

Конечно, Кузнецов о нашем разговоре рассказал Дасаеву. И дальше между нами пошло почти открытое противостояние.

Но по разные стороны баррикад мы с Дасаевым оказались еще раньше. Когда едва не был сыгран договорный матч с «Жальгирисом». Я уже был игроком основного состава, постоянно выходил на поле, и Константин Иванович был мной доволен. Предстояла первая игра с «Нантом» в Кубке УЕФА, а перед ней — последняя встреча с «Жальгирисом», которая для нас ничего не решала, но была важна литовцам.

Сижу, смотрю хоккей на базе в Тарасовке. Отдыхаю. Собираюсь ко сну. Дасаев: «Зайди». Оказывается, собрание команды. Забегая вперед, скажу, что на этом собрании мне предстояло ответить на вопрос: «Ты с нами или против нас?» Выбор для меня был неприемлем. И опять на принятие решения отводилось всего несколько минут. Но об этом — в другой главе.

В 80-е годы моя семья жила рядом с железнодорожной станцией Маленковская в Сокольниках. Оттуда шла прямая ветка до Тарасовки. Молодая жена, дети — хотелось чаще бывать дома. И я втихаря мотался до Маленковской. Ехать было 20 минут. Расписание знал наизусть. Смотрел внимательно, чтобы никто меня не видел. Между ужином и отбоем в 23.00 удавалось выкроить пару часов. Приезжаю домой, поиграю с детьми, поговорю с женой — и назад.

Когда уезжал, прятался на станции. Подходила электричка, и я в нее прыгал. Назад тоже старался вернуться незамеченным. Смотрел, нет ли никого на платформе. Если бы попался на глаза Федору Сергеевичу Новикову, Бесков обязательно об этом бы узнал. Как правило, садился в последний вагон. Как только он останавливался и двери открывались, спрыгивал с платформы и, маскируясь, задами пробирался на базу.

Однажды кто-то попался на картах. Бесков устраивает им разнос и говорит: «Вот, берите пример с Бубнова. Пока вы в духоте в карты играете, он после ужина гуляет, свежим воздухом дышит и к игре готовится».

Не попался ни разу. Даже странно, что Новиков меня не вычислил.

С семьей был связан другой сумасшедший случай.

Мои близкие жили на даче. В тот день я уехал с дачи на сборы. Но то ли что-то забыл, то ли что-то случилось, то ли у Зои должен был что-то узнать, как бы то ни было, мне необходимо было на дачу вернуться.

А мобильных телефонов тогда не было. Что делать? Мне, чтобы чувствовать себя комфортно, нужно иметь полную ясность. Не только тогда, но и вообще — такое свойство нервной системы. Если есть полная информация, я не переживаю и спокойно готовлюсь к игре. В тот день мы потренировались, я быстро поужинал, сел на электричку, доехал до Москвы, потом до Аникеевки и оттуда пять километров бежал до дачи. Тест Купера на полной скорости! А тревога не отпускает, какие-то дурацкие мысли в голову лезут. Прибегаю весь взмыленный. Зоя говорит: «Ты что, сумасшедший? Давай быстро мойся».

Оказалось, на даче все спокойно.

Обратно бежал уже в хорошем настроении. Мне через день играть, а я два теста Купера прошел! Но на поле вышел и чуть ли не лучшим был! Получилось так, что благодаря кроссу я снял стресс.

Если бы Бесков об этом узнал, думаю, из команды бы не отчислил, но выволочку бы устроил. Наверняка сказал бы: «Ты, Бубнов, ставишь себя выше коллектива». Это была его коронная фраза. И мог добавить: «Как Ловчев». Он почему-то в такие моменты всегда Евгения Ловчева вспоминал. Видимо, Женя ему в печенках засел, и когда надо было кому-то объяснить, что тот плохой, сравнивал с Ловчевым.

Откуда это пошло?

До Бескова ведущие игроки вели себя как тренеры. Все себе позволяли. Николай Петрович Старостин это поощрял. А когда Бесков появился и установил свою диктатуру, вольнице пришел конец. Кто не принял новые правила игры, был из команды отчислен. И Старостин ничего не смог сделать, хотя воспринимал Бескова как хунту.

Старостин называл Бескова «диктатором в бархатных перчатках». Лобановский был для него просто «диктатором», а Бесков — «в бархатных перчатках». Я хорошо запомнил эту фразу. Речь, конечно, не о Бескове-тренере, а о Бескове-человеке. Его порядки противоречили спартаковским традициям. При Бескове главный тренер стал богом. Старостин же считал, что он один из членов коллектива, где все решается сообща. Для Бескова же это было полной ересью.

Вслед за Бесковым пришел Олег Романцев. Человек, который отодвинет от руководства Деда и превратит «Спартак» в свою частную лавочку. Но в 1989 году это был еще не слишком уверенный в своих силах начинающий тренер.

Я мог попасть в «Спартак» не в 27 лет, а гораздо раньше. Но не попал из-за Деда, Николая Петровича Старостина. А дело было после турнира юношеских команд в Сан-Ремо в 1972 году. На нем мы заняли первое место, а я забил голы в полуфинале и финале.

Старший тренер сборной Евгений Иванович Лядин хотел рекомендовать меня в «Торпедо», но, узнав, что я болею за «Спартак», дал мне телефон Старостина. Мы жили тогда в Орджоникидзе. Пошли с отцом на главпочтамт и позвонили Старостину.

Дед долго не мог понять, зачем ему звонит какой-то Бубнов. Как я догадался, Лядин ему обо мне так и не рассказал. В общем, разговора не получилось. Спустя годы я спросил Деда, помнит ли он, как не взял меня в «Спартак». Дед, как всегда, выждал минуту, рассмеялся и сказал: «Ни хера не помню!»

В Орджоникидзе основным источником информации было радио. Телевизоров почти не было, книг тоже не хватало. Кто такой Старостин, я почти не представлял. Так, слышал что-то. Яшина видел, а вот Старостина... Он же был начальником команды, а не футболистом. И историю его жизни мало кто тогда знал.